Вадим Дробинин: Блог без имени и адреса. Сборник эссе

Мне везет день за днем: люди вокруг успевают скрасить мою жизнь прекрасными в своей простоте вещами, помогая справиться с зимней меланхолией и не давая собирать мозаику событий в грустном одиночестве. Этой ночью мы поём Pink Floyd в караоке, едим страдающую гигантоманией пиццу и ежимся под холодным ветром около вывески одной кондитерской фабрики. Вокруг светятся огоньками яркие вывески популярных баров, церквей и клубов, но радоваться миру можно и без двух главных европейских наркотиков: алкоголя и христианства.

Яркие костюмы на выставке в главном универсальном магазине страны вызывают сожаление по ушедшим в прошлое фланелевым тройкам, сердце находящегося на реконструкции Детского мира – красочная карусель – вырвано и водружено на брусчатку между Лобным местом и Мавзолеем, а в небольших деревянных домиках продают шапки-ушанки с кольцами олимпиады и связки мандаринов по цене медальонов из индейки. Туристы перемешиваются со случайными прохожими, моя спутница убегает в спекулятивный закат и мысли теснятся, как батальоны на поле битвы. Кстати, вы замечали, что любой напиток становится рождественским, если добавить в него корицу, скользящую по тонкой кромке керамического ножа?

Зарисовки на клочках бумаги становятся все короче и короче. Девушка, не называющая своего имени, стесняется или судьбы, или репутации (и, видимо, зря). Человек, поднявшийся на вершину, ужасно рискует – там холодно и пустынно, а усталость от дороги меняет сознание, так что он уже нисколько не похож на того, кем начинал путь. Актеры оказываются созданиями другого мира, потому что нередко забывают снимать маски и с трудом остаются собой. Серьезно, не будь у меня твиттера, я бы давно уже записался к психоаналитику.

В «Цветном» сотни людей. Многие с горящими глазами бегают в поисках дизайнерской одежды, степенно прогуливающиеся охранники бдительно следят за безопасностью, покоем и футбольным матчем «Спартак-Ростов», но мой путь лежит наверх – к фестивалю уличной еды, где бравые ребята с запоминающимся названием «AC/DC в Тбилиси» споро формируют бургеры из говядины, маринованной с хмели-сунели, красного базилика, обжаренного сулугуни и прочих прелестей грузинской кухни, абстрактно размышляя о способах нарезки бриоши.

К слову, несмотря на замечательную компанию, через полтора часа меня уже можно встретить в облюбованном Воландом районе. Я разбираюсь с собой и своим прошлым (оставаясь верным теориям того шведского драматурга), веду немые монологи (здесь в дело вступает один из теоретиков французского романтизма), а также стараюсь не заблудиться в узких переулках Патриаршей слободы, оставляя в морозном (почти ноябрьском!) воздухе облачка пара, по которым меня, наверное, сможет найти Гретель.

В стремительно темнеющем небе блестит ободок луны, проглядывающий сквозь тяжелые тучи. Страшно представить, какие сонмы совершенно разных людей сосуществуют в этом, казалось бы, не таком уж и большом городе, следуют своими бесконечными тропинками и лишь иногда объединяются в любви (реже) или в грехах (чаще).

Когда-то в детстве я был уверен, что человек, смотрящий на ночной мегаполис сверху вниз и потягивающий коктейль, полностью доволен жизнью. Незаметно прошли годы; мы стоим на крыше White Rabbit, опустив взгляд на огоньки Тверской, рассыпавшиеся под ногами мириадами неоновых капель. Где-то за спиной барная стойка и мягкие кресла, в которых люди с дорогими запонками романтично распивают лонг-дринки, наслаждаясь атмосферой застывшего времени.

Я же, впрочем, чувствую только холод. Холод и желание спуститься куда-нибудь поближе к земле, в одно из тех кафе, где можно меньше думать о правилах Хартли, пить лимонад и лепить из пластилина.

Девушка в тонком пальто забегает в Старбакс, заказывает чай со льдом в прозрачном пластиковом стаканчике, вставляет его в другой – уже картонный – и убегает обратно в холодные городские джунгли, пока бариста недоуменно переглядываются. Выпавший за ночь снег пытается укрыть землю трехсантиметровым слоем, а дворники скрипят зубами от негодования. Пробка на Тверской напоминает тромб в теле задыхающегося больного, заставляя вырываться на свободу облачка пара вместе с эмоциями недовольных водителей.

Раннее утро в английском пабе недалеко от нулевого километра начинается в полдень – как только он открывается. Сонный бармен лениво протирает бокалы, видимо, обросшие за прошедшие с закрытия пять часов мхом – хотя бы в его воображении. Бодрая официантка убеждает немецкую пару за соседним столиком начать день с дегустации восемнадцати сортов британского пива, которое подают только здесь, а я цежу минеральную воду и ем густой фасолевый суп, с трудом вписываясь в окружающую обстановку.