Эрих Фромм в своем труде «Бегство от свободы» писал про жизнь врача, который уверял всех вокруг, что безумно любит свою работу, довольно долго даже не подозревая, что эта любовь была лишь следствием тонкой манипуляции его отца, мягко навязавшего сыну прибыльную профессию доктора вместо сомнительного увлечения архитектурой. Прошло больше полувека, но в мире ничего не изменилось: люди по-прежнему считают, что хорошо подобранная бутоньерка – это единственная связь между искусством и природой, а среди любимого занятия и нелюбимого, как ни странно, выбирают то, которое приносит больше денег. Sauve qui peut!
***
Если избегать баров, в которых отпрыски богатых людей прочерчивают лунные и кокаиновые дорожки вместе с провинциальными менеджерами и дизайнерами интерфейсов, по возможности обходить за километр кинотеатры с кожаными креслами, официантами и хипстерами, то столица нашей необъятной страны оказывается весьма типичным городком, под завязку набитым серыми людьми, грязным снегом и печальными стариками. В окнах многоэтажек горят глаза Старшего брата, сквозь частые вкрапления оптоволокна проносятся чьи-то секреты, а торговые центры в декабре ассоциируются только с концом света.
С далеких созвездий за нами наблюдают иные цивилизации и видят, как самые близкие и важные друг для друга люди сидят рядом и молча тратят столь ценное время на далеких (и, что уж там, не всегда важных) незнакомцев. Социальные сети оказываются для нас этакой демократией: та еще мерзость, но все остальное куда хуже. В такие моменты хочется сбежать в то далекое прошлое, когда не было ни того, ни другого, но люди вопреки всему умели неплохо развлекаться.
Никогда не дарите крашеных и искусственных цветов. Нет ничего более печального, чем цветок, плачущий к вечеру черными слезами. Вам же не приходит в голову вести девушку в ресторан, набитый сэмпуру вместо настоящих блюд? Так и здесь – цените те крупицы настоящего, которые еще у вас остались, время увлекательных химических экспериментов настанет, но не сегодня. Истинная красота открывается только в жертвах, но современный человек не хочет никаких жертв – отказывается есть мясо, украшает пластиковые елки и постепенно забывает о прошлом, закономерно теряя и ощущение своего человеческого предназначения.
На Малой Дмитровке уставшие от роскоши и лоска могут пробраться в ресторан с меню, напоминающим вавилонское столпотворение – в кучу смешались и пасты, и хот-доги, и стейки. Вокруг много и громко говорят, у выхода висят разноцветные зонтики, которые можно одолжить на случай дождя, а под ногами бегает маленький и ручной (если верить официантам) кабан Фани Алексеевич. Оливье в стеклянной баночке выдают за шедевр молекулярной кухни (под молчаливым укором Хестона Блюменталя), но в остальном все замечательно: и яркие деревянные бабочки на шеях хостес, и фанерные детали интерьера, и крупные хлопья мягкого снега за окном.
Поздним зимним вечером поразительно прекрасно перечитывать Пазоллини, который, в свою очередь, цитирует одного итальянца: «Женщина она как человек – всегда остается с победителем». В этой цитате сочетается и дискриминация женщины, и пренебрежение человеком, и страсть к битве. Вы, наверное, уже догадались, к чему я веду?
***
Зима в Москве переменчива словно девушка, выбирающая вечернее платье. Снег выпадает, чтобы впитать в себя следы, растечься зеркальными лужицами и застыть, превращаясь в хрупкие ловушки. Машины неторопливо ползут от светофора к светофору, путь к метро неожиданно превращается в пробку, а мы перебираемся из одной забегаловки в другую, насыщаемся кофеином вместо кодеина, столько популярного в этом городе, в то время как невысказанные слова рождают ассоциации, всплывающие со дна зрачков подобно пузырькам углекислого газа в приторном клубничном лимонаде. Любовь, как акт, уже давно не лишена глагола – и я спорю об этом вслух с немецкими иррационалистами прошлого, уповая на то, что в приличном обществе не мыслят абстрактно – это слишком просто, слишком неблагородно.
Как красоту тела может раскрыть только тело, так и образ человека может раскрыть только книга, которую он держит в руках. В моей памяти переплетаются цитаты из Катона, щедро приправленные отрывками романов Сорокина и разбавленные фельетонами Чехова, а список из следующих кандидатов вольготно занимает треть ежедневника. Впрочем, все верят только тому, что уже знают – живут в собственных уютных мирках из стереотипов, занимаются вещами, которые не любят и так и остаются серой массой, расползающейся по поверхности планеты. В прошлом веке дети мечтали покорить космос, а в нынешнем хотят обзавестись лысиной и креслом в совете директоров. Трансгуманизм никого не спасет – что ж, наверное, это и к лучшему.
Читать дальше