Иван Лазутин - Судьбы крутые повороты

На второй день после приезда мы с крестной пошли в школу на улице Дуси Ковальчук, по которой ходит трамвай. Его конечная остановка у водокачки, куда мы с тобой, мама, не раз ходили за водой, несли ее на коромыслах. Директор школы нас принял сразу же, посмотрел мой табель, в котором у меня из сорока восьми четвертных и годовых отметок сорок четыре „очхора“ и четыре „хора“, зачем-то вызвал завуча. Та тоже Молча посмотрела все мои отметки, а также четыре похвальных грамоты, которые я получил в Убинской школе и спросила, почему я переехал в город. Тут вступила в разговор крестная. Она расплакалась, рассказала в какой нужде живет наша семья из десяти человек. А им, мол, Господь деток не послал, а живут они в новом бараке, дядя-крестный работает каменщиком и получает хорошо. Крестная так расстроилась и так расплакалась, что завуч поднесла ей стакан холодной воды и начала ее уговаривать. Мне даже показалось, что растрогался и директор, хотя он уже пожилой, постарше нашего папани. Встал, улыбнулся мне, похлопал по плечу, пожал крепко мне руку и сказал: „С завтрашнего числа ты, Сережа, ученик 9-го „А“ класса“. Спросил меня об учебниках и наказал, чтобы не опаздывал к урокам.

Вот, пожалуй, и все, что я спешу сообщить вам, дорогие мама и папа. Письмо пишу на четвертый день учебы. Все здесь не так, но мне нравится. О подробностях расскажу, когда приеду на зимние каникулы.

Всех вас обнимаю, целую, желаю здоровья и спокойствия души.

Внизу письма стояла размашистая подпись, которая так и сохранилась у Сережи на всю его нелегкую и большую жизнь.

Я где-то вычитал, что детям от родителей по наследству передается не только сходство в лицах, телосложении, походке, в голосе, манере жестикулировать, но даже и в почерке. Криминалисты, расследуя преступления, сличая письменные свидетельства, обратили особое внимание на то, что даже у детей, потерявших кого-нибудь из родителей в раннем детстве или даже в младенчестве, уже в юные годы в почерке проявляются удивительные графические сходства букв: тот же наклон, те же завитушки. О том, что почерк и мой и Сережи во многом сходен, обратили внимание не только я, но и Мишка, а также дядя Вася. Но корнями этого сходства я считал вовсе не генетическое продолжение, а просто желание во всем походить на старшего брата, даже подражать ему в почерке. Пожалуй, в первый раз по-серьезному молодые люди расписываются, когда получают паспорта или в разносных книгах почтальонов, вручающих «заказные письма». У меня же манера расписываться выработалась рано, где-то лет с одиннадцати, когда однажды, уединившись, я вырвал из старой, не до конца исписанной тетради лист и, положив перед собой паспорт Сережи, начал копировать его подпись. Только первую, заглавную букву фамилии я написал по-другому. Все же остальные — походили на буквы брата. Даже хвостик росписи, с наклонной завитушкой.

Уже после войны я получил письмо от Толика из Белова, где он работал на сталепрокатном заводе. И удивился: на обратном адресе конверта и в конце письма стояла его такая же характерная, как у нас с Сережей, роспись. Тут уж я был твердо уверен, что не наследственность вела его рукой, а желание походить во всем, даже в манере расписываться, на Сережу и на меня. И я подумал: «Молодец». Наверное, мы с Сережей для него чего-то стоим. Всю жизнь, пока я себя помню, я во всем хотел походить на Сережу. Я завидовал упорству, с которым он, не найдя в чулане куда-то запропастившийся колун, легким отцовским топором, обливаясь потом, пытался расколоть толстый, березовый чурбак, до самой сердцевины пронизанный сучками. Убедившись, что расколоть чурбак плотницким топором, взмахом с плеча, невозможно, Сережа минут десять, орудуя тяжелым молотком, вбивал его в березовое чрево до тех пор, пока чурбак не давал трещину. С радостным чувством альпиниста, покорившего трудную вершину, он расколол чурбак на восемь поленьев и внес их в избу.

— Бабушка, из этого чурбака ты можешь испечь хлебы. Восемь сучков в нем насчитал.

Бабушка, на кончике носа которой, сколько я себя помню, всегда висела светлая капелька, которую она то и дело смахивала, благодарно улыбнулась своему старшему внуку и положила четыре полена на загнетку для просушки.

В этот вечер отец пришел с работы, когда солнце уже садилось за дощатые ларьки базара. Он, как и все семейство, томился в ожидании письма от сына, и когда мама подала ему конверт, лицо его просветлело.

— Ну как, все в порядке? — спросил отец, не торопясь вынуть письмо из конверта.