Владимир Звездин - Замечательная жизнь людей

В одночасье я стал рецидивистом. Честно сказать, это мне даже помогало в новой жизни. Такой молодой, а уже вторая ходка. То, что первая условная, это никого не волнует. И обе по статьям указа. Это тебе не хулиганка, парень, видать, серьезный. В суть самого преступления тоже никто не вникает. Охрана, принявшая меня на этап, на моем формуляре начертила красную черту, что означает склонен к побегу. У меня и в мыслях такого не было, но когда на проверках проводят перекличку, почти все зеки видят красную полосу на моей карточке.

В те далекие времена лагеря были разделены по «мастям» То есть каждый лагерь, кроме лагерного начальства, имел у себя свое руководство. Это воры в законе, воры-суки, были зоны, где рулили сами мужики, ломом подпоясанные, и так далее. От того, кто рулит, зависели порядки и законы в лагерях. А чтобы не было стихийной резни, у заключенных, кроме ФИО, статьи, спрашивали «масть». Так сказать, партийную принадлежность. Чтобы, запустив человека в зону, не выносить его оттуда завтра вперед ногами. А еще воспитательный рычаг у начальства. Допустим, забузили. Этот коллектив грузят на машины и подвозят к зоне другой «масти». И пока в зоне готовят колы и пики, бунтарей спрашивают, будут они бузить или нет. Они, как правило, тут же перевоспитываются. А если нет, загоняют автоматами в зону, а там их так отделают колами, что какую-то часть оставят в санчасти поправить здоровье, а кое-кого и спишут. Остальные возвращаются тихие и послушные. Такое воспитание практиковалось до 58-го года. Когда вышел указ кровь за кровь и за убийство стали расстреливать, хвосты все прижали. И «масти» все исчезли.

Мало-мальски ознакомившись с законами, я предпочитал воровскую зону. В ней было свободней и справедливости было немного больше. Допустим, оброки с посылок брали как везде, но остальное кто что хотел, то и делал – работал или нет. То же в карты – никто тебя не заставлял и не запрещал. Это меня устраивало: посадили – сиди. Ходи-сиди, лежи – сиди, работай – сиди. За все отвечаешь сам, только перед начальником. Все эти нюансы характеризовали меня как отъявленного негодяя. Тут уместно сослаться на Крылова про Моську – «ведь я могу без драки попасть в большие забияки».

На этап меня взяли быстро. Компания была небольшая, все уместились в один столыпинский вагон. Он снаружи, как пассажирский. Внутри убраны боковые места. А купе разделены решеткой. Окна тоже зарешечены. А вот почему Столыпин? Убей, не знаю. Довезли нас до Соликамска. Но чтобы мы не завезли вшей, нас в Кирове доставили в баню. Ну, что в бане все должны быть голые, нас не удивило. Баня своеобразная: кругом кафель, цемент, лавочки мраморные, холод жуткий и вода только холодная. Если и были у кого вши, они точно все перемерзли.

Дальше на север на машинах через Чердынь в город Ныроб. Там впечатлила пересылка, рубленая вся из целых бревен. Забор высокий – частокол, даже нары не пиленые, а колотые вдоль плахи. Спать на них одно удовольствие, тем более без матрасов. Через несколько дней загрузили нас на баржу и потащили вверх по реке Вишера и дальше по Колве. Здесь впервые я услышал песнью про Колыму в тему: «Я помню тот Ванинский порт / И вид парохода угрюмый. / Как шли мы по трапу на борт / В холодные мрачные трюмы».

Лагерь, до которого нас доволокли, оказался не той масти, нас поселили в БУР (барак усиленного режима), чтобы не переломали нам ребра раньше времени. Там мы узнали, что отправят нас в зону, где строгий режим, на конную вывозку. В Чусовое отделение Ныроблага. Куда, собственно, мы в скором времени и отбыли по узкоколейке. Встретили нас нормально. Погода было отличная. На удивление перед воротами нас раздели до трусов. Все наши тряпки забрали и в зону загнали в чем мать родила, в трусах и в майке – на строгом режиме запрещена гражданская одежда. Нас привезли, а казенной робы не оказалось. Позже выдали нам кальсоны и нательную рубашку. Мы целый месяц болтались по зоне, как матросы с крейсера «Потемкин», в белых робах. Зато нас не водили на работу, чему мы были очень рады.

По виду зона была типичная: четыре барака и пищеблок, расположена на возвышенности, что осложняло жизнь комарам и мошке. По периметру колючая проволока – не затрудняла кругозора, но вид вокруг был какой-то тоскливый. Сколько видит глаз, одни пеньки. Видно, крепко поработала братва в свое время. Но мне праздное времяпровождение показалось много лучше, чем в детстве в пионерских лагерях.

Кто чем хотел, тем и занимался. Один скреб стеклом гвоздь – над ним посмеивались: мол, что-то у него с крышей. Но насмешки он игнорировал и выскреб настоящую иглу – к нему потом табунами за ней ходили. Много было умельцев, предпринимателей. Кто резал по дереву, кто писал на простынях лебедей да богатырей – получался ковер. Классно получались шкатулки, отделанные соломкой. Продукция шла даже на волю. Поразил меня еще гармонист. Он мало того, что классно играл, так еще подряд все, что называют музыкой. Вечерами заслушивались, собираясь на завалинке, а самое интересное, что и крысы выходили слушать. Поначалу их пробовали разгонять. Так они, разбегаясь, прыгали прямо через нас или бежали по спинам тех, которые сидели рядом друг с другом на завалинке. В итоге мы сами разбегались быстрее крыс. И решили их не гонять – пусть слушают.