Татьяна Кузминская - Моя жизнь дома и в Ясной Поляне

– Вот граф ожидали вас, – говорила Дуняша, – и сами все хлопотали и готовили вам. Даже постели помогали стелить. «Ты, Дуняша, говорили они, не успеешь все приготовить, они каждую минуту приехать могут».

– А у вас бывает кто из гостей? – спросила я.

– Редко. Вот тут недалеко соседи живут, имение наняли, Ауэрбах и Марков, так вот они приезжают к нам. А хорошо у нас тут! – помолчав, прибавила Дуняша.

– Очень хорошо, – сказала я. – Дуняша, а что, когда жандармы и чиновники приезжали к вам, вы очень испугались? – спросила я.

– А как же. Татьяна Александровна так перепугались, что из своей комнаты не выходили, все графиня с ними возилась. Она послала в ту пору Николку верхом к Маркову, – говорила Дуняша, – а я, значит, вижу, что дело плохо, что люди-то не свои, схватила со стола портфель графский, да в сад, в канаву и положила, чтоб им-то не досталось…

– Ну что же они, нашли его? – спросила я, с интересом слушая рассказ Дуняши.

– Нет, куда там найти. А старая барыня меня похвалили потом и сказали: «Дуняша хорошо сделала, что спрятала, в портфеле лежали портрет Герцена, письма его и журнал „Благовест“».

– «Колокол», верно? – спросила я.

– Да, да, я спутала, это еще Татьяна Александровна тогда меня поправляли, а я все путаю. И что только тут было: вина спросили, всю ночь шарили, читали и пили. В пруд сеть закинули, какой-то станок искали…

– Дуняша! – позвала ее Наталья Петровна, компаньонка тетеньки, тихими шагами вошедшая ко мне в комнату.

– Покойной ночи, – сказала Дуняша, взяв в руки мое платье и обувь.

Я поблагодарила милую, услужливую Дуняшу и легла, приглашая сесть Наталью Петровну.

Это была добродушная, простоватая старушка лет 50-ти в белом пикейном чепце и пелеринке старого покроя. Она села возле меня и расспрашивала о нашей жизни, а главное, как я заметила, ее разговор клонился к тому, чтобы узнать, кто больше из сестер, Лиза или Соня, нравится Льву Николаевичу. Раз, поняв ее намеки, я уже удержалась от откровенности.

Перед прощанием она пригласила меня завтра идти с ней за яблоками, на дворню и вообще осмотреть усадьбу.

На другое утро погода прояснилась, и я пошла с Натальей Петровной в сад.

В этот приезд меня поразило то, чего я не заметила раньше. Вокруг дома ничего не было расчищено, кроме дороги, ведшей с «прешпекта» к крыльцу дома. Всюду росли сорная трава, лопух, репейник, нигде не было цветника и дорожек. Один лишь старинный сад с липовыми аллеями и полурасчищенными дорогами гордо выделялся своей красотой от окружающего.

В доме были высокие комнаты с выбеленными стенами и некрашеными полами. Так осталось и по сих пор, не считая, конечно, пристроенных комнат и большой залы. При въезде был большой пруд, примыкавший к деревне. Все дышало стариной, начиная с комнаты Татьяны Александровны со старинным киотом, с огромным чудотворным образом Спасителя, у которого всегда накануне праздника теплилась лампада. Два узких дивана красного дерева, с резными головами сфинксов служили кроватями тетушки и Натальи Петровны.

Когда мы шли мимо белого большого здания, где помещалась дворня и прачечная, к нам навстречу вышла сухая, прямая, высокая старуха Агафья Михайловна – Гаша, горничная старой графини Толстой, бабушки Льва Николаевича.

Она вежливо поздоровалась со мной, сказав:

– На мамашу похожи, я их еще молоденькой помню.

Гаша эта описана в «Детстве» и «Отрочестве». Я впоследствии изучила эту оригинальную старуху. Ее всегда от других отличал и Лев Николаевич.

Одна из ее хороших сторон была та, что она очень любила животных, и в особенности собак; она жалела даже мышей и насекомых. Так, например, она не позволяла у себя в каморке выводить тараканов и кормила мышей. Всех щенят охотничьих собак Льва Николаевича она брала к себе и растила их с непрерывной заботой. Да многое еще придется говорить о ней.

День прошел быстро и приятно. На другое утро все было готово к отъезду. Мария Николаевна ехала с нами до Москвы, а потом дальше за границу, где оставила детей.

Анненская, шестиместная карета ожидала нас в Туле.

Когда все стали прощаться и экипажи уже стояли у крыльца, вышел Лев Николаевич, одетый по-дорожному; лакей Алексей нес за ним чемодан. Мы ничего не понимали, думая, что он едет проводить нас до Тулы, но он объявил:

– Я еду с вами в Москву.

– Как? – сказала Мария Николаевна. – Вот хорошо придумал.

– Да как же теперь один останусь, я не могу, – сказал он.

– Как же вы поедете? – спросил кто-то из нас.