Татьяна Кузминская - Моя жизнь дома и в Ясной Поляне

Мы пробыли в Ясной Поляне 2–3 дня и поехали в деревню Ивицы к деду. Снова с нас взяли слово, что мы заедем в Ясную Поляну на обратном пути.

Дорогой мы заехали в Красное, где мой дед Исленьев поселился, сойдясь с княгиней Софьей Петровной Козловской. (Красное было проиграно дедом уже после смерти бабушки). Там была могила бабушки, и мать хотела поклониться праху ее и, кроме того, взглянуть на дом и сад, где она провела все детство.

В Красном встретил нас дядя Миша, брат матери; он приехал из Ивиц, где гостил у отца. Хотя мы и мало знали его – он жил и служил постоянно в Петербурге – но нельзя было не любить его: он так был мил и ласков с нами.

Мы осмотрели дом, старый, окруженный большим садом. Мать удивлялась, как все постарело и заросло. Хозяева имения – Лонгиновы жили за границей. В церкви мы отслужили панихиду и были на могиле бабушки. Нас пригласил к чаю старый священник. Там же был и дьячок Фетисов.

Священник помнил Софью Петровну: он тайно венчал ее с дедом, бывши тогда еще дьячком.

Когда старик Фетисов вышел из комнаты, дядя Миша спросил священника:

– Это – тот Фетисов, который был в летаргии?

– Он самый, – ответил священник. Я просила рассказать, как это было.

– Да вот, – сказал священник, – захворал он, уж чем и не знали, да где тут и узнать, докторов поблизости не было. Хворал он так недели с две, должно горячкой, да и помер. И все удивлялись, как тихо помер. – Заснул да и только, говорила жена, и не ахнул и не страдал. Бог послал ему легкую смерть.

И, значит, лежит покойник. Служим у гроба панихиды, на третий день собрался народ, и понесли гроб на кладбище. Только несут это его, и вдруг чувствуют мужики, те-то, что несли его, что покойник зашевелился, смотрят… и глаза открыл. Они так испугались, бросили гроб и разбежались все, и народ-то, что шел за ним, все попрятались с испугу.

Уже потом, кто посмелее, пошли к месту, где его бросили, значит, привезли его домой, сам иттить-то не мог, ослабел.

Дали знать начальству, доктор приезжал и вот толковал народу, что это самое бывает от болезни, значит, сон такой, и успокоили народ.

Побыв несколько часов в Красном, мы с дядей Мишей поехали в Ивицы.

В Ивицах были дедушка и бабушка Софья Александровна, мачеха мама. Это была женщина лет 60, живая, ласковая особенно с нами, сестрами. У нее были три дочери. Старшая Ольга, которая часто гостила у нас, была очень красива, умна и привлекательна. Впоследствии она была замужем за конногвардейцем Кирьяковым. Вторая дочь, Адель, была болезненная, а третья, Наля, славная, живая девочка моих лет.

Дом был большой, старинный двухэтажный. Пропасть людей мелькало по дому. Немолодая горничная с высоким гребнем, старая экономка, девчонки на побегушках с косичками, и я узнала лакея Сашку, как его тогда звали все, приезжавшего с дедушкой к нам в Москву, теперь уже с пробивавшейся сединой. Все в ломе дышало стариной и напоминало крепостное право.

Встреча с дедушкой и со всей семьей была самая радушная. Нам, трем сестрам, отвели большую комнату наверху. Кровати были старинные деревянные, с белыми занавесками, окна выходили в яблочный сад. Дедушка любил меня и баловал больше сестер. Не раз говорил он мне:

– Ну, как ты напоминаешь покойную жену мою, твою бабушку, прямо как живая стоит передо мной!

Он нежно целовал меня и подводил к большому портрету бабушки, писанному масляными красками, висевшему у него в кабинете. На старинном портрете лицо со старинной прической, косой спереди и буклями по бокам, с темно-карими глазами, глядело на меня.

«Неужели я такая? – думала я. – Но на портрете бабушка старше меня, я еще буду такая», – утешалась я, находя действительно большое сходство.

Дедушка и Софья Александровна старались развлекать нас, и ежедневно что-нибудь устраивалось для развлеченья. То мы ехали к соседям, где было много барышень наших лет, то соседи приезжали к нам. Прошло два дня после нашего приезда. Помню, как я после обеда сидела с дедушкой на крыльце. Мы весело болтали с ним, когда я увидела издали белую лошадь Льва Николаевича.

– Дедушка, посмотри, ведь это Лев Николаевич едет!

И, вскочив с места, я побежала наверх к Соне и Лизе.

– Le comte [14] граф (фр.) едет к нам! – кричала я.

Так мы называли Льва Николаевича за глаза, по привычке говорить между собой по-французски.

– Как, неужели? – спросила, покраснев, Лиза.

– Один или с Марией Николаевной? – спросила Соня.

– Один, верхом, пойдемте вниз, – говорила я.