Борис Сударов - Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х

– А то пожили б тут, хто узнае?

– Нельзя, бабушка, – твёрдо отрезала Рика. И рассказала о том, как Дуська выгнала их из родного дома, как погрозила выдать немцам.

– Ах, змея! Вот змея! – возмущалась Лёкса. – Вароука – она и ёсць вароука!

– Наши придут, ей припомнят это, – не удержался до сих пор молчавший Рува.

Лёкса собрала всё, что у неё было из продуктов, положила им в сумку, и они тронулись в неведомый, ничего хорошего не сулящий им путь. Тёмная осенняя ночь мгновенно поглотила их. Похолодало. Подул пронизывающий северный ветер. «Хорошо, что мы надели пальто, – подумала Рика. – Вотвот пойдёт снег».

Она была старше брата всего лишь на два неполных года. Но сейчас этого было достаточно, чтобы ей принимать решения и чувствовать ответственность и за себя, и за него.

Ещё когда они сидели в кустах у костёла и дожидались темноты, чтобы пробраться к дому, Рика придумала легенду, которой они будут придерживаться после выхода из города: они из Могилёвского детдома (о нём много рассказывали им действительно бежавшие оттуда двое ребят, которые заходили к Вихриным ещё в августе), идут к своим дальним родственникам в Рославль; Рита и Юра Вихрины, русские; отца звали Иваном, мать – Маней. Им было легко скрыть своё семитское происхождение, так как ни по внешнему виду, ни по произношению они не были похожи на евреев. Оба были круглолицые, светловолосые, с голубыми глазами. Слегка скуластому лицу Рики особый шарм придавали ямочки на щеках и большая, туго сплетённая коса, кокетливо спускавшаяся через плечо до самого пояса. Ничем не скреплённый её конец часто распускался, и привычным занятием Рики в таких случаях было, склонив голову набок, своими пухлыми, короткими пальцами, словно чётки, перебирать и сплетать его. В отличие от шустрого, хулиганистого брата, который учился неважно и видел себя в будущем то ли лётчиком, то ли танкистом, но обязательно военным, Рика была спокойной, уравновешенной, училась хорошо и мечтала через два года поступить в медицинский институт.

Но сейчас оба думали лишь об одном: как незамеченными побыстрее выбраться из города.

Они шли молча, бесшумно ступая, хорошо ориентируясь в кромешной тьме, – ведь здесь им были знакомы каждый бугорок, каждая канавка на дороге, которую за лето, бегая босиком, Рува успевал исколесить десятки раз. Миновали школу, больницу, далеко позади осталась базарная площадь и полицейская казарма, откуда не слышны уже были орущие голоса пьяных полицаев. Вот и кладбищенская ограда. За ней уже не было больше домов, и по обе стороны дороги тянулся густой тёмный лес.

– Слава Богу, выбрались из города, – облегчённо вздохнула Рика. – Скоро должна быть развилка.

Вдруг впереди, совсем близко, мелькнул огонёк – видимо, ктото закуривал, послышался неясный, размытый разговор. Здесь был установлен полицейский пост, о чём беглецы не знали, не могли знать. Они остановились, замерли. Но поздно: их уже обнаружили.

– Гей! Кто там? Кто там?!

– Полицаи, бежим! – шепнула Рика.

Они бросились в спасительную чащу леса: она – направо, он – налево. И тут же зазвучали выстрелы. Рика услышала крики полицейских. Выстрелы и крики раздавались в той стороне, куда побежал Рува.

– Они меня не заметили, они преследуют Руву, – успела подумать Рика. – Господи! Хоть бы они его не догнали!

Спотыкаясь и падая, она поднималась и бежала, вновь падала и вновь поднималась и продолжала бежать. Ветки нещадно хлестали, в кровь царапали ей лицо, от быстрого бега закололо в боку, но она не ощущала боли, не останавливалась, всё дальше уходила в глубь леса. Когда сбивалось дыхание и дышать становилось совсем невмоготу, она лишь ненадолго переходила на быстрый шаг, а затем снова бежала. Подальше, подальше от этих страшных мест!

Погода между тем резко изменилась. Мороз основательно жёг лицо и голые, без перчаток, руки, усилился холодный северный ветер, под напором которого гнулись и жутко скрипели в ночной темноте стволы деревьев, а верхушки их, словно скошенные, с пугающим шумом и хрустом падали на землю. Порывы ветра, терпимые в лесу, на встречавшихся по пути полянах сшибали с ног уставшую, обессиленную Рику. В довершение всего пошёл снег. Такой погоды в этих местах Рика не помнила. Словно сама природа негодовала против жестокости и бесчеловечности людей. Ноги подкашивались от усталости, хотелось присесть и хоть немного отдохнуть, но холод и страх гнали её всё дальше и дальше от родных мест.

Вскоре забрезжил рассвет. Впереди мелькнула тусклая полоска света. По мере приближения к ней она становилась всё шире и шире, и вот уже показалась поляна, на краю которой, запорошенный снегом, стоял стог сена.