Фабиан Гарин - Командующий фронтом

Елена Степановна сама принялась за хозяйство. Она вызвала управляющего Кржижановского и, уединившись с ним в кабинете на несколько часов, тщательно записала денежные суммы, которые причитались Георгию Ивановичу, и долги, причитавшиеся с него. Сначала ей многое казалось неясным, но чем больше она вникала в дело, тем больше убеждалась в том, что только решительные меры могут спасти ее семью от разорения. Правда, в Кишиневе, в нагорной части города, недалеко от спуска, откуда видна дорога на Дурлешты, оставался уютный особняк, но он стоял заколоченный, без присмотра.

После долгих раздумий Елена Степановна с разрешения мужа продала земельный участок соседу, покрыв вырученными деньгами долги. У семьи остались только дом с обширным двором и сад. Всю прислугу, кроме кучера и сторожа, рассчитали.

Доктор Чорба изредка навещал Елену Степановну и привозил по ее просьбе книги и учебники для детей. По воскресным дням Сережа ходил на охоту и однажды, застрелив какую-то птицу, выпотрошил ее, набил соломой и смастерил превосходное чучело. Книги, привезенные доктором, он перечитал по нескольку раз, и больше всего ему понравились «Записки охотника».

Одно время Елена Степановна задумывалась над тем, чтобы разыскать в Петербурге Кодряну и предложить ему возвратиться, но Чорба отговорил. К тому же она понимала, что встреча Георгия Ивановича с Кодряну ничего хорошего не принесет. Сережа один, никем не понукаемый, старательно занимался и даже учил грамоте меньшего брата, и все же Елена Степановна привезла из Кишинева учителя. Он поселился в той же комнатушке, где жил Кодряну, учил всех троих мальчиков, но завоевать их сердец не смог.

Три года пролежал Георгий Иванович в лечебнице. Все давно свыклись с мыслью, что он никогда не вернется, тем более что Елена Степановна, навестившая его весной, возвратилась в слезах, и тогда Сережа, допытываясь у матери, узнал, что отец исхудал так, что остались только кожа да кости. Мальчик помнил удар за столом, но злобу к отцу не питал.

Сереже шел уже двенадцатый год, а выглядел он старше своих лет. Мать порой даже советовалась с ним.

В такой же сентябрьский день, как и три года назад, когда увозили Георгия Ивановича, из лечебницы прибыло письмо. Елена Степановна вскрыла дрожащими руками конверт, быстро пробежала письмо глазами и горько заплакала.

— Не плачь, мама, — бросился к ней Сережа. — Поедем лучше к нему.

Мать промолчала. Рассказать Сереже о том, что он лишился отца, она не хотела.

На другой день, запасшись провизией, мать с сыном выехали в старом шарабане. Сидевший на козлах Михалаке догадывался, что с барином стряслась беда, и всю дорогу молчал, не распевал, как обычно, старинные песни, которые так нравились Елене Степановне. В Кишинев они приехали поздно вечером, переночевали у знакомых, а на другой день направились в Костюженскую лечебницу.

Выселок Костюжены лежал на холме, в густом лесу. Лечебница состояла из четырех домиков, окрашенных в светло-желтый цвет; первый из них привлекал внимание колоннами с затейливыми завитушками на капителях.

Въехав во двор, не отличавшийся по виду от барской усадьбы, Михалаке остановил лошадей и стал их распрягать. Елена Степановна, держась за крыло шарабана, осторожно сошла на землю.

— Я пойду одна, Сережа, и сначала разузнаю, — сказала она, сбрасывая с себя дорожный плащ.

Стреноженные лошади, отгоняя хвостами назойливых мух, бродили по двору, а Михалаке с Сережей в ожидании Елены Степановны улеглись на траву.

— Почему это место называют Костюженами? — неожиданно спросил Сережа.

Михалаке знал Сережу со дня рождения и привык к тому, что мальчик всем интересовался.

— Длинная байка, — ответил кучер, — поди разберись в ней, что правда, что выдумано.

— Расскажи! — торопил он.

Кучер скрутил цигарку из самосада, закурил и начал:

— Вот в этом первом доме, — Михалаке показал рукой, — жил барин со своей женой, и было у них двое ребят: Женя и Костя. Пошли однажды ребята в лес, — кучер снова показал рукой, — а там их гроза захватила. Упала молния и спалила ребят. Барыня с горя ума лишилась. А барин был богат, он из города привез доктора и сказал ему: «Вылечишь ее — дом подарю, не вылечишь — уходи от меня на все четыре стороны». Доктор три месяца мудрил, а толку не добился. Где ж это видано, чтобы сумасшедшую вылечить? Тронулся человек — пиши пропало. Потом барин для жены отдельный дом построил, нянек понабрал, они барыню мыли и волосы заколдованными гребнями расчесывали, да только ничего из этого не вышло. Промаялась она четыре года и отдала богу душу. Горевал барин первое время, а потом смирился, еще два дома построил и стал к себе больных звать.