Вероника Богданова - Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина. Одна таинственная страсть…

Все эти вопросы сыпались на Евтушенко с пятнадцати лет, но лишь сейчас до него стал доходить смысл всего того, что пытался ему втолковать Барлас.

Включение в Союз писателей предполагало посещение собраний, на которых обсуждались новые произведения. На первом же собрании молодой поэт во всеуслышанье заявил о себе. Тогда обсуждали новые стихи какого-то маститого, убеленного сединами поэта. В звучащих сейчас строках Евтушенко услышал строчки из Пастернака, которые так любил цитировать Тарасов. Именно об этом и объявил юный поэт, процитировав сначала Пастернака, а потом и «новые» стихи поэта. Различия в строках были минимальными. Все снисходительно посмеялись над этим и даже похвалили его за внимательность.

Кто может себе позволить подобное? Вот так, на первом же собрании начать критиковать маститого поэта? Либо сумасшедший, либо человек, которому нечего бояться. На первого Евтушенко был не похож совершенно, значит, его кто-то поддерживает, кто-то чрезвычайно важный… На тот момент в стране был только один человек, чья поддержка могла дать индульгенцию на все, – Иосиф Сталин. Все посчитали Евгения Евтушенко ставленником вождя народов. Ну а сам поэт всегда отлично умел блефовать, это умение досталось ему от отца.

В марте 1953 года случилось еще одно потрясшее Евгения Александровича событие. На сей раз это событие было мирового масштаба. Умер Иосиф Сталин. О том, что будет дальше, тогда еще не задумывались обычные люди. В тот момент всех волновало лишь одно: вся страна хотела посетить похороны вождя народов. Зинаида Ермолаевна идти не решилась, а вот Евгений Александрович пропустить такого не мог.

«Транспорт никакой не ходил, и мы с моим двоюродным братом Деней отправились туда пешком. Из Долгопрудного шли прямо в центр. Давка была, конечно, колоссальной. Ощущение от всего этого было, конечно, очень тяжелым. Люди скорбели, плакали, совершенно не представляли, что будет дальше. Всем хотелось пройти за оцепление, но пускали далеко не всех. Леня был военным летчиком и пошел в форме. Здесь ему, конечно, повезло. Он тут же встретил каких-то знакомых и его пропустили в самую гущу толпы, а меня – нет. Только потом узнал, что мне на самом деле повезло. Дальше уже толпа была такой плотности, что люди буквально давили друг друга. Жертв было довольно много».

«Самая давка была на Трубной. Мы тогда жили на Садово-Сухаревской и я втайне от няни пошла туда. Дошла почти до Каретного ряда, но там уже было оцепление, которое охраняла конная милиция. Помню, что один из солдат подошел ко мне и чуть не ударил, отгоняя от заграждения, а потом еще крикнул:

– Он тебе что, отец родной?

А я тогда гордо ответила:

– Больше!

Солдат разозлился и прогнал меня. Велел идти домой к родителям…»

Кадр со съемок фильма Евгения Евтушенко «Похороны Сталина». 1990 г.

Давка, которая образовалась на подходе к гробу вождя народов, унесла с собой сотни жизней. Женщины и дети, старики, люди, просто на секунду отвлекшиеся, – всех толпа сметала со своего пути. Евгений Александрович навсегда запомнил тот момент, когда он оказался в самом сердце этой толпы. В тот момент его спас лишь достаточно высокий рост, позволивший ему кое-как дышать. Он перестал пытаться идти и попросту повис в толпе, позволив чудовищной массе народа тащить его по направлению к телу вождя. Впереди показались огромные грузовики, о которые толпа разбивалась. Они выполняли функцию дамб, разбивающих морские волны. Вместо морской воды были люди. Солдаты не имели права убрать грузовики без приказа, и углы грузовиков были красные от крови.

– Делайте цепочки! – закричал Евтушенко, вовремя вспомнив свое геолого-разведывательное прошлое.

Его никто не услышал, да и не понял – мало ли сумасшедших кричат. Тогда поэт начал соединять руки людей, делая таким образом живые цепи. Несколько мужчин поняли замысел и начали помогать ему. Затем они начали пытаться вытащить из толпы женщин и детей. Здесь им не всегда удавалось успеть.

До гроба вождя народов оставалось пройти еще несколько улиц, причем с каждым пройденным метром плотность толпы увеличивалась, а люди становились агрессивнее. Кое-как Евгению удалось выбраться. Идти дальше уже не хотелось. Перед глазами были вымазанные в крови борта грузовиков. Этого оказалось достаточно для того, чтобы диаметрально изменить гражданскую позицию поэта. Вождь народов уж точно не был виноват в собственных похоронах, тем не менее, кого еще было винить в этой давке?