Павел Нерлер - Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности

В судьбе Тбилиси и творчестве Цыбулевского есть нечто общее, роднящее их: это естественное слияние двух мощных потоков – великой русской и великой грузинской культуры. В его русских стихах неуловимо-отчетливо слышны не только отзвуки и отголоски характерного грузинского говорения по-русски, но и собственно грузинские стиховые мелодии и речевые интонации.

Вот, например, лаконическое стихотворение «Равновесие», давшее название поэтической части «Владельца Шарманки»:

Здесь топонимически заданы и фонетически подхвачены гортанная твердость и мурчащая мужественность отрывистой грузинской речи. Стихотворение написано как бы с грузинским акцентом. В записной книжке № 44 Цыбулевский признается: «Я лишь фонетически <���пишу> на русском, а говорю на заветном – древнегрузинском».

И по этой черте – сквозной в творчестве поэта – можно видеть, как пограничное, точнее, посольское бытие между двумя великими поэтическими культурами сделало его не только переводчиком, но еще как бы и переносчиком с великого грузинского языка на великий русский.

Но довольно о географии.

Поговорим о биографии Александра Цыбулевского, о его судьбе поэта…

Александр Семенович – Шура – Цыбулевский родился 29 января 1928 года в Ростове-на-Дону. Но с самого раннего детства – с двухлетнего возраста – и до самой смерти (17 июня 1975 года) он прожил в Тбилиси, если не считать шестилетней «путевки» в Рустави от НКВД.

Отец, Семен Яковлевич, 1897 года рождения, был из Одессы, откуда и переехал в Ростов. Переехал потому, что в годы НЭПа владел часовой мастерской, где содержал наемных трудящихся, из-за чего поступить в Одессе в вуз его сын не смог бы. Спокойный, представительный, авторитетный, умевший налаживать и улаживать дела. Лично на слух он не жаловался, но в Тбилиси стал председателем республиканского Общества глухих и главой артели глухих стариков, выпускавших пояса из кожи. Он частенько наведывался в Москву, где – замужем за известнейшим почвоведом Виктором Абрамовичем Ковдой (1904–1991) – жила его сестра [7] Еще одна сестра жила в Сухуми. . Главной целью его поездок в столицу были снабженческие и сбытовые дела артели.

Тбилисская юность А. Ц. была связана с двумя адресами – Новоарсенальная, 18 и Дзержинского, 6. Дела у отца шли неплохо, и, пока он был жив, никакой нужды семья не испытывала. Но отец умер рано – в 1955 году, едва успев поприветствовать сына, вернувшегося из лагеря годом раньше.

Но и при живом отце всем в семье заправляла Елизавета Исааковна, Шурина мама [8] Она родилась в 1898 и умерла в 1965 г. . Своего единственного сына она воспитывала (или думала, что воспитывает) посредством перманентных наставлений, а поскольку он ее явно недостаточно слушался, то и шумных скандалов. (Из ее высказываний: «Шура разве еврей? Шура идиот!..» и т. п.)

Одним словом – классическая «идише мама» со всем невыносимым неистовством ее любви. Такое отношение, как, впрочем, и перебранки, совсем неплохо вписывалось в коммунальный уклад тифлисских дворов: у соседей, среди которых были и грузины, и армяне, тоже было свое право и на семейные скандалы, и на «правильные советы» любимым соседям. Маму же Шура не слушал, точнее не слышал. Но он ее щадил и соприкасаться с ней старался как можно меньше (тактика, вероятно, перенятая от отца).

Шура учился в 9-й русской школе (в районе им. 26 Бакинских комиссаров). В аттестате, который он получил 28 июля 1945 года, пятерки стоят по всем предметам, кроме трех – четверки по геометрии, по русскому языку и по русской литературе.

NB! Sic! По русскому языку и по русской литературе?

Но это не помешало ему поступить именно на русское отделение филфака Тбилисского университета. В той же 11-й группе, что и он, учились студенты постарше, например бывшие красноармейцы Алексей Силин и Булат Окуджава, долговязый грек Лев Софианиди (Левка), родившийся в 1926 году не где-нибудь, а в герцогстве Люксембургском! Или лучшие факультетские красавицы – Ара Арутюнова, Элла Горелова и Нора Атабекова.

Все – или почти все – вертелось тогда вокруг стихов: о них спорили, из-за них ругались, ради них тут же мирились, снова читали и снова спорили, все, разумеется, писали и сами… Главным авторитетом и ментором в вопросах поэзии, равно как и первым синдиком поэтического цеха, был Шура Цыбулевский. Он был на четыре года младше Булата, уже печатавшегося в многотиражке «Боец РККА» [9] Под псевдонимом А. Долженов ( Быков Д . Булат Окуджава. М.: Молодая гвардия, 2009; Розенблюм О. М . Окуджава в 1946–1948 годы // Вестник РГГУ. 2008. № 9. С. 161–166). , но именно он стал для Окуджавы первым читателем и старшим товарищем [10] Заря Востока (Тбилиси). 1984. 9 мая. . Это он указал Булату на его главные дефекты того времени – упоение собой и дефицит эрудированности, распахнул для него окна в мир не только русской, но и мировой поэзии и прозы (Цвейг, Пруст, парнасцы).