Ценные консультации или иные виды поддержки изданию оказали также Заза Абзианидзе, Виктор Белкин, Нана Джорбенадзе, Дмитрий Зуев, Алина Миронова, Валерия Пхакадзе, Ольга Розенблюм, Ирина Смелова, а также авторы «Венка» и участники вечера памяти А. Цыбулевского, состоявшегося в Музее-квартире Андрея Белого на Арбате 28 апреля 2011 года.
Неоценимы и те понимание и поддержка, с которыми издательская заявка была встречена главным редактором Ириной Прохоровой и коллективом издательства «Новое литературное обозрение».
Всем им – слова искренней признательности и благодарности!
Павел Нерлер
Этюды о Владельце Шарманки
…Что делаешь, что делаю? Взираю.
Седеющий пульсирует висок.
И я пишу стихи, зачем – не знаю.
Стихи, стихи, как некий адресок.
А. Цыбулевский
Мне Тифлис горбатый снится…
О. Мандельштам
Тбилиси, Тифлис, – горбатый островок лирики в эпическом просторе Грузии. Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине – сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!
…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительна прижизненная слава Галактиона.
Многих вскормил Тбилиси, и среди них – поэт Александр Цыбулевский:
…А под балконами наклон горы,
Чреватые подвалами панели.
Дворы, дворы. Неведомые цели
Поэзии. Еще, еще дворы.
Воистину Тбилиси – почва, корни и воздух стихов Цыбулевского. Недаром поэтическая часть его книжки «Владелец Шарманки» озаглавлена так: «Карусельный спуск. Винный подъем (из названий Тбилисских улиц)».
Поэт ходил по своему городу, улыбался его небу, присаживался на его ступеньках, парапетах, скамейках, что-то записывал. Он смотрел – и видел. Вслушивался – и слышал:
А стихи – чего там в самом деле! –
что, откуда и куда идет…
Вот опять на улице Шавтели [1] Улица в Старом Тбилиси.
–
Робкий моложавый идиот.
Возле колокольни Анчисхати [2] Церковь Св. Марии (VI в.) на улице Шавтели. «Анчис хати» в переводе – «Анчийская икона», что связано с перенесением в эту церковь иконы Спасителя из кафедрального собора в Анчи (Кларджети, южная провинция Грузии того времени, ныне на территории Турции).
Семечки грызет он до сих пор.
Он не повод, но волна окатит –
Кажется, величиной с собор.
Поднялась и сразу не опала.
Эти краски чересчур густы.
Лучше нет на свете матерьяла,
Матерьяла лучше пустоты.
Пустота ночная и речная,
Подле горько плачущей горы.
Что-то про себя припоминая
Звук неразговорчивый Куры.
У горы аптекарские дозы
Хлещут вволю и не про запас,
Все текут, не иссякают слезы,
Говорят – целебные для глаз.
Ими лоб когда-нибудь умою –
Третий глаз предчувствуя на нем.
Пустота не хочет быть немою –
Отдает мне комнату внаем.
Что ж увидит, что узреет око –
Немощному глазу вопреки?
Просыпаюсь высоко-высоко…
И Кура [3] Самая крупная река Закавказья, протекающая по территории Грузии, Азербайджана и Турции (грузинское название – Мтквари). На ней стоит и Тбилиси.
название реки.
Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который, оказывается, преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести) [4] См.: Дом под чинарами – 1975. Тбилиси, 1976.
. Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» – и что же? –
…И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное – а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве – все, что я увидел в Средней Азии – все невиданное – было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками – мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками – солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…
Да, Тбилиси, Тбилиси детства, маленькое шальное пространство с несъедобными висюльками – это, оказывается, не только материнская, питательная среда поэта Цыбулевского, но и эквивалент всего остального мира, быть может, даже критерий его подлинности или насущности. Недаром в стихотворении, посвященном замечательной тбилисской художнице Гаянэ Хачатрян [5] См.: Литературная Грузия. 1978. № 9. С. 121.
, поэт обронил:
Читать дальше