Эстер Маркиш - Столь долгое возвращение…

Для этой процедуры необходимо получить специальные подробнейшие анкеты — без них у вас просто-напросто не примут заявления. Анкеты эти могут быть выданы только в Московском ОВИРе, а ОВИР категорически отказывается их выдавать. Для получения пустых бланков необходимо подать специальное заявление, с просьбой выдать вам эти самые пустые бланки. Такое заявление рассматривается три месяца, полгода, год — срок рассмотрения не установлен.

Мы, к счастью, раздобыли окольными путями один экземпляр анкеты и сняли с него три точные копии. Выход из гражданства стоит пятьсот рублей, и мы вдвоем с Давидом должны были внести в казну целую тысячу — из тех неприкосновенных денег, что отложены были на отъезд. Сдать такие крупные деньги через сберегательную кассу — а другого хода нет — дело непростое: сберкасса может заподозрить «неладное», снестись с соответствующими органами и деньги попросту не принять. Без чека же о внесении денег в казну заявление о выходе из гражданства считается недействительным.

Нам удалось деньги сдать — мы сказали в сберегательной кассе, что эта операция — пустая формальность, связанная с оформлением зарубежных паспортов. Загипнотизированная суммой, служащая сберкассы проштемпелевала квитанцию, на которой в графе «вид услуги» Давид вывел: «За выход из советского гражданства». Анкеты, квитанцию и заявления мы вложили в большой конверт и отправили ценным письмом с уведомлением о вручении в Президиум Верховного Совета, в адрес Подгорного. Теперь следовало набраться терпения — и снова ждать.

Полгода спустя в ответ на наш телефонный запрос нам было сообщено (конечно, устно — документы в таких случаях не выдаются), что решение по нашему делу еще не принято и что документы отправлены в МВД «на проверку». «Добровольный союз гражданина и государства», как выяснялось, разорвать было чрезвычайно трудно.

Несколько недель ушло на то, чтобы разыскать концы нашего дела в МВД. Безликий полковник Клычков, согласившийся общаться с нами только по телефону, сказал:

— Так вы же хотите выезжать в Израиль. Вот как дадут вам разрешение — так мы вас из советского гражданства и выведем!

— Мы не связываем выход из гражданства с выездом в Израиль, — разъяснила я. — Просто мы больше не хотим быть советскими гражданами. Это ведь наше право.

— Да как вы не понимаете! — вспылил телефонный полковник. — Я ж вам русским языком твержу: как будете уезжать — так и лишитесь гражданства!

— Значит, пока что нам отказано в выходе из гражданства?

— Значит, отказано… — сказал полковник.

— Это вы так решили?

— А то кто же? — удивился полковник, не подозревавший в вопросе подвоха. — Конечно, мы!

— Так ведь решение о выходе из гражданства выносит Президиум Верховного Совета!

Полковник не нашелся, что ответить, а мы поняли, что выйти из гражданства нам тоже не дадут.

На беседе с полковником Клычковым мы, конечно, не успокоились. Мы написали в Президиум Верховного Совета такое письмо: «В течение срока, установленного законом — полугода — мы не получили ответа на наше заявление о выходе из советского гражданства. Ставим вас в известность что, в случае неполучения просимого ответа в течение последующих двух недель, мы будем считать себя выведенными из советского гражданства».

Казенный стиль заявления был отвратителен, но мы уже научились разговаривать с советскими чиновниками на их родном языке.

Ответ на это наше письмо, конечно, не пришел — и две недели спустя мы стали называть себя иностранными подданными. А если бы нам ответили официальным документированным отказом — мы располагали на этот случай готовым планом действий. Мы подали бы в суд, требуя вернуть нам нашу тысячу рублей — ведь бессмысленно оплачивать услугу, которая не была совершена. Первая инстанция — районный суд — наше заявление о возбуждении судебного дела против Президиума Верховного Совета бесспорно не принял бы. Тогда мы обратились бы с жалобой на районный суд в суд городской, и там должны были рассмотреть нашу жалобу в гласном порядке — прежде, чем нам отказать. В городской суд на слушание жалобы были бы привлечены нашими усилиями корреспонденты западных газет, и дело получило бы огласку. Это был бы прецедент — а советский бюрократизм так не любит прецедентов…

Борьба за выход из советского гражданства продолжалась по день нашего отъезда из СССР: власти не хотели допустить прецедент, поскольку он мог повлечь за собой массовые отказы от гражданства, и притом не только еврейские. Мы лишились советского гражданства автоматически — вместе с получением выездной визы.