Елена Якович - Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович

А.Шишов.Иосиф Александрович, известно, что вы кошатник…

И.Бродский.До известной степени, да.

А.Шишов.И очень искусный. Почему? Почему кошка одно из ваших любимых животных?

И.Бродский.У меня есть один простой ответ. Я помню, когда у меня был инфаркт однажды, я лежал в квартире своей знакомой в Нью-Йорке, и двигаться мне нельзя было. В общем, лежал я после инфаркта, и так далее, и так далее. И у нее была кошка. Естественно, мне пришлось ее наблюдать с большей степенью концентрации, чем это происходит обычно. Я смотрел на эту кошку – черная была такая, – и мне пришло в голову, что какую бы позу кошка ни принимала, чем бы она ни занималась, даже когда она, скажем, делает кака, да? – она все равно грациозна. То есть нет положения, в котором кошка выглядела бы не грациозной. И я подумал, что, скажем, если мы возьмем самой замечательной красоты существо женского пола, например, хоть ту же Мэрилин Монро, то все равно в каком-то положении она окажется немножечко неуклюжей. Если смотреть с какого-то угла. Ну, скажем, если она завязывает ботиночек… И я подумал – откуда же наши эстетические стандарты, стандарты красоты, если кошка им удовлетворяет на сто процентов, а человеческое существо на семьдесят? Да? Ну, вот хотя бы это соображение по поводу кошек. С другой стороны, они требуют к себе абсолютного внимания. Считается, что кошка вам неверна, что она совершенно спокойно может перейти от одного хозяина к другому. Но это совершенно естественная психология. То есть что тебе кошка говорит? «Либо ты на меня обращаешь все свое внимание – сто процентов, – либо я пошла в другое место». И этот взгляд, абсолютизм этот кошачий мне ужасно нравится. Кроме того, хотя это соображение, может быть, не совсем для вас, снимающих фильм для телевидения: кошки совершенно не обращают внимания на электронику. То есть телевизионное изображение на них не производит никакого впечатления. И вот я думаю, что было бы чрезвычайно разумно создать какую-нибудь такую вакцину, чтобы прививать ее населению.

А.Шишов.А Венеция – кошачий город?

И.Бродский.Венеция – в высшей степени кошачий город. Ну, во-первых, все эти венецианские каменные львы, перед которыми они всегда сидят как живые скульптуры. Но здесь действительно много кошек. Это объясняется тем, что здесь много рыбы. И есть места, которые просто засыпаны рыбьими скелетами, и там происходят колоссальные кошачьи концерты. Ассамблеи, я бы сказал.

И он стал подниматься на мост, как по трапу: «Отсюда замечательно! И туда, и туда». На нем был его всегдашний, элегантно помятый плащ.

Это был последний день.

«Если в конце этого мероприятия камера не окажется на дне канала, я буду очень удивлен», – сказал Бродский. И как в воду глядел…

В последний день мы плыли по Венеции на катере. С нами был и Роберт Морган. «Боб считает, что это похоже на Ленинград, – смеялся Бродский. – Ужасно хотелось бы крикнуть „человек за бортом“». У него было совершенно счастливое лицо. Он касался рукой горбатых мостов на каналах, показывал Леше утвердительным жестом, что гребет, когда тот спросил: «А вам приводилось здесь управлять лодкой?», заметил: «Я мальтийский рыцарь, между прочим», когда мы проплывали мимо дома, отмеченного мальтийским крестом, указывал оператору Олегу Шороху, что снимать: «И, Олег, туда! Вот замечательная надстройка над палаццо». И обращался к Рейну: «Женька, там Лидо». А на пленке видно, что он сосет валидол или какую-то другую сердечную таблетку.

По его плану, мы должны были выехать в Гранд-канал, потом повернуть к Арсеналу, подъехать к Арсеналу и снова выйти в лагуну. Он встал на катере в полный рост и показывал рукой: «Это Санта-Мария-делла-Салюте. Церковь, воздвигнутая в память, то есть по поводу избавления от чумы. Это Сан-Джорджо. Это Реденторе. А там Палаццо Дукале, это все понятно, да? Дворец дожей». Леша, вставший рядом с ним, спросил: «А для вас какое из этих зданий наиболее грандиозное и любимое? Что больше всего нравится?» Он ответил: «Совершенно я не могу их отдельно воспринимать». Мы плыли мимо Сан-Микеле, волны от нашего катера омывали его краснокирпичные стены.

Олег Шорох, увлекшись, приблизил камеру почти вплотную к венецианской водичке, волна ее захлестнула, и камера вышла из строя. Капельки водички на объективе хорошо видны на том кадре, который стал последним. Эта съемка не могла закончиться естественным путем, только оборваться.