Валентина Чудакова - Как я боялась генералов

- Нормально, товарищ капитан!

- Нормально, говоришь? - Комбат вдруг бурно задышал и рывком открыл пухлую полевую сумку, едва не оборвав ременный язычок. Выхватил кучу бумажек и потряс ими перед моим носом: - А это что?

- Не могу знать...

- Не изображай Швейка! Отвечай по-человечески.

- Не знаю, товарищ капитан.

- Зато я знаю. Рапорты твоих подчиненных - вот это что. Бежать от тебя собираются.

- Неужели все? - промямлила я уныло. - И даже Непочатов?

- Все до единого, - вставил Ухватов с какой-то беспечной веселостью.

Комбат, бегло просмотрев бумажки, его осадил:

- Отставить! От Непочатова и его ребят рапортов нет.

- Так я ж не знал. Думал...

- А ты и никогда не знаешь, что тебе положено знать! - с сердцем упрекнул комбат Ухватова. Тот сконфузился:

- Товарищ капитан, при моей подчиненной...

- Переживешь, - буркнул комбат. - Она не солдат - офицер.

Ухватов вдруг ни с того ни с сего начал похохатывать в кулак. Комбат опять долбанул:

- Чего ты хихикаешь? Над собой ведь смеешься, бездельник этакий! Твоя прямая обязанность помочь молодому командиру, провести с солдатами соответствующую работу, а ты только бражничаешь.

- Товарищ капитан, - возмутился Ухватов, - при моей подчиненной...

- Ничего, - отмахнулся комбат. - Переживешь. А с тобой у нас разговор еще впереди! Вот что, младший лейтенант. - Комбат повернулся ко мне с сердитым лицом. - Собери-ка всех свободных к деду Бахвалову. Я им покажу анархию - мать порядка! Да никак ты сама хочешь бежать? Опомнись, командирша! Солдата пошли.

Вскоре все были в сборе. Комбат сказал мне:

- Извини, не приглашаю. Разговор будет не для девичьих ушей. Одним словом, мужской.

Он пропустил Ухватова в дзот деда Бахвалова, вошел сам и плотно закрыл за собой дверь. Я осталась в траншее.

Долго было тихо - видимо, комбат нарочно приглушил свой завидный бас. И вдруг в дзоте поднялся неистовый хохот. Через несколько минут оттуда вышел усмехающийся комбат, за ним хмурый Ухватов. Оба удалились, не сказав мне ни слова.

Когда я вошла в дзот, там все еще хохотали и галдели на разные голоса. Дед Бахвалов рявкнул: "Встать, мазурики! Смирно!"

- Вольно, - сказала я, пряча усмешку.

Невыносимо пахло горелой бумагой. Не стоило труда догадаться, что "мятежные" рапорты пошли на "козьи ножки".

У деда Бахвалова случилась большая неприятность. Ни с того ни с сего отказал пулемет. Забастовал "максим", и точка. Дед, не ожидая моих вопросов, с досадой доложил:

- Бьет, анафема, одиночными, а до причины не докопаться. Хоть ты тресни.

- Надо срочно вызвать оружейного мастера, - решила я.

Дед, по своему обыкновению, начал хорохориться:

- А что оружейник? Нас шесть рыл, и все, слава богу, пулеметчики, не шалтай-болтай, и то ничего не можем сделать...

Ах, ты, сибирская борода! Меня, выходит, ни за пулеметчика, ни за "рыло" не принимает.

- Хорошо, - согласилась я, - проверим еще раз. Не получится - вызовем мастера. Разбирайте!

- До каких же разов его, подлеца, разбирать? - возмутился старик.

Помня совет Евгения Петровича, я предельно вежлива со строптивым чапаевцем, но в серьезном ему не уступаю. Вот и сейчас повысила голос:

- В чем дело, товарищ сержант?! Что за пререкание с командиром? - И тут же по-доброму: - Как вы думаете, Василий Федотович, что получится, если все подчиненные начнут с командирами спорить? Солдаты - с вами, вы со мной, я - с ротным, тот - с комбатом и... "пошла писать губерния"?..

Деду крыть нечем - рявкнул:

- Разбирай, мазурики!

Снова сделали полную разборку пулемета. Поочередно осмотрели и ощупали каждую деталь, заново перемотали сальники, сменили прокладки, по весам подтянули возвратную пружину, выверили зазоры. Выдраили все до вороненого блеска, смазали веретенкой. Собрали - опять бьет одиночными! В чем же дело?

Я послала солдата Миронова к ротному телефону вызвать из полковой мастерской оружейного мастера, против чего теперь приунывший дед Бахвалов не возражал. В ожидании оружейника мы понуро молчали. Пулеметчики так зверски курили, что сизый дым в помещении без окна и вентиляции ходил густыми слоями, перемещаясь от пола к потолку и обратно. У меня разболелась голова, и я вышла в траншею.

На обороне было тихо. Только где-то справа и слева тренировались наши и чужие снайперы. Медленно и плавно, как тополиный пух, кружились легкие снежинки. Узбек с рогатыми книзу усами старательно подметал траншею сосновым помелом и тоненько напевал:

Кызымочка, кель, кель,

Кызымочка - хоп!..