Обход боевых позиций я каждый раз начинала с правого фланга, потом бежала в дзот к сержанту Лукину. Деда Бахвалова оставляла "на закуску".
В капонире сержанта Нафикова разговор каждый раз идет по шаблону. Он подает команду:
- Встать! Смирно!
- Вольно. Садитесь, ребята. Все в порядке?
- Так точно!
- Ели?
- Так точно!
- Почту получили?
- Так точно!
- Курево?
- Есть, товарищ командир.
- Боезапас? Пулемет?
- В порядке, товарищ младший лейтенант!
Пока мы с сержантом ведем разговор, солдаты не садятся, несмотря на мое разрешение, стоят ко мне спиной, и ни звука. Я, конечно, могу строго рявкнуть: "Как стоите перед своим командиром?!" Имею полное право в силу приказа заставить моих подчиненных повернуться ко мне лицом и, что называется, "есть очами" начальство, но только зачем? Такая мера вынужденного подчинения пользы не принесет и доверия не породит. А без доверия как воевать? Они должны мне верить!.. Но как этого добиться, пока не знаю. Остается себя утешать: стерпится - слюбится. Я привыкла, и они привыкнут. Хорошо, что пока в обороне. Однако где же искать секретный ключик от этого самого доверия? Как отомкнуть солдатское сердце? Да не одно - двадцать четыре. И все разные. Разговориться бы по душам. Но как? С чего начать? Но ведь вроде бы подчиняются и порядок заведенный поддерживают. И у Нафикова, и у Непочатова. Это я пока и называю "поладила с двумя расчетами". Эхма!
Я открываю короб пулемета, провожу бинтиком по раме, извлекаю наружу замок и, спустив с боевого взвода пружину, тщательно осматриваю. Снова опускаю замок в короб и заряжающей рукояткой пробую подвижную систему. По тому, как плавно скользит по пазам короба рама с пружинящей спусковой тягой, определяю, что пулемет исправен и готов к бою. Вычищен на совесть, каждая деталь в меру смазана веретенным маслом. Стрелять нельзя пулеметная точка секретная, в случае вражеской атаки она должна вести огонь по двум просекам-лучам до самого стыка стрелковых рот. На линии обороны любой стык - уязвимое место, и мой предшественник был действительно парень с головой, надежно подстраховал опасный разрыв в боевой цепи. Точно угадал: вражеские наблюдатели, разумеется, уже засекли стык как мертвую зону. Да тут и особой сообразительности не требуется: с наступлением темноты вся наша оборона ощетинивается активным ружейно-пулеметным огнем. И только на стыке - молчание. Конечно же, чужая разведка может сунуться именно сюда. Вот ее Нафиков и встретит. Однако мне надо точно знать, как стреляют нафиковцы, умеют ли они заменять друг друга, - в открытом бою это совершенно необходимо. И, поразмыслив малость, я приказываю Нафикову очистить в центральной траншее две открытые пулеметные площадки - убрать снег, утрамбовать бруствер, укрепить пулеметные земляные столы жердьевой обшивкой. От этого двойная польза: можно в любой вечер прицельно опробовать пулемет и фрицев в заблуждение ввести - пусть думают, что у нас огневых точек прибавилось. Нафиков выслушал меня не моргнув глазом и тут же отчеканил: "Есть! Будет сделано". Гм... уж хоть бы поспорил чуток. Вон дед Бахвалов по этому же поводу такую бодягу развел - в пот вогнал, пока с ним наконец договорились и вместе осмотрели заваленные снегом запасные площадки и наметили капитальный ремонт. Уже когда половину дела сделали, дед все еще ворчал, задним числом доказывая никчемность затеи с запасными площадками: "Отчего солдат гладок? Поел да на бок. Кукиш с загогулиной! Дадут солдату отоспаться - как же, держи карман шире..." И все прохаживался насчет "новой метлы" размахалась, дескать, накануне наступления... До того меня допек, что я не удержалась - ехидно поддела старого, да еще и при солдатах: "Василий Федотович, не иначе как сам командарм генерал-лейтенант Поленов вам по прямому проводу сообщил, что в наступление двинем завтра". Солдаты зафыркали от смеха, а дед Бахвалов сразу притих.
У сержанта Лукина глаза заплыли от неумеренного сна. Шея черная, как голенище. В дзоте, правда, тепло, хотя никакого намека на жилой уют. И солдаты у Лукина какие-то сонные, равнодушные. В своего командира.
- Товарищ сержант, выйдемте!
- Что изволите, товарищ младший лейтенант?
Я отошла подальше от наружного часового и вместо ответа протянула Лукину круглое солдатское зеркальце. Он машинально разглядывает свое лицо и вздыхает.
- Ну что? - спрашиваю.
- А ничего. Медведь век не мылся...
- Что там медведь, какой у него век! Вот внук Чингисхана Батый, читала, всю жизнь не умывался, считая, что смывать с лица грязь - значит уничтожать богом данную красоту. Ему, что ли, подражаете?
Читать дальше