Николай Новиков: Воспоминания дипломата

Наряду с ведением нотной переписки по этим и иным, весьма разнообразным вопросам мне, как помощнику заведующего отделом, приходилось принимать у себя представителей посольства. Первым турецким дипломатом, с которым я свел знакомство, был первый секретарь Фахри Сервет. Но вскоре вместо него ко мне зачастил советник посольства Зеки Карабуда, хотя дипломат такого ранга мог бы встречаться с заведующим отделом.

По словам советника, он предпочитал иметь дело со мной по той простой причине, что ему было куда удобнее и приятнее объясняться без переводчика – ведь беседовали мы с ним по-турецки. Наши беседы обычно затягивались, но не только из-за важности обсуждаемых дел. Карабуда был очень словоохотлив и всегда готов поговорить на любую тему, даже если она не имела отношения к его дипломатическим обязанностям, в частности о бытовавших в дипкорпусе не очень-то почтенных нравах.

Полтора месяца спустя после моего назначения помощником заведующего круг моих служебных связей с дипкорпусом неожиданно расширился. В начале января 1939 года М. С. Мицкевич ушел в месячный отпуск, и обязанности заведующего отделом были временно возложены на меня. Теперь в числе моих собеседников помимо Зеки Карабуды оказались советники иранского и афганского посольств. Беседы с иранским советником я вел самостоятельно – то по-французски, то на фарси (в таджикском варианте, который усвоил в бытность в Таджикистане в 1933–1935 годах), а с афганским – через нашего сотрудника-афганиста, хорошо владевшего английским разговорным языком, в котором сам я был недостаточно силен. Но и в первом случае на моих беседах присутствовал референт-иранист, к помощи которого я прибегал, когда – по понятным причинам – оказывался не в курсе какого-либо вопроса.

Мои временные обязанности повлекли за собою расширение служебных контактов и в самом Наркоминделе. В отсутствие Мицкевича я должен был дважды, а то и трижды в неделю являться на доклад к М. М. Литвинову, которому непосредственно подчинялся наш отдел. Я информировал его о ходе дел и ставил перед ним вопросы, требовавшие его санкции или визы на каком-нибудь документе. Сознаюсь чистосердечно, на первых порах эти доклады были для меня изрядным испытанием, потому что, несмотря на мою, казалось бы, тщательную подготовку к каждому докладу, нарком непременно нащупывал в нем какой-нибудь изъян и ворчливо на него указывал. Чаще всего это относилось к иранским и афганским делам. Он не считался с кратковременностью моего знакомства с этими делами, требовал точных ответов и обрывал меня, когда они казались ему расплывчатыми.

Но резкость критических замечаний наркома вовсе не означала, как вскоре выяснилось, что у него сложилось отрицательное мнение обо мне как работнике дипломатического ведомства. Судя по всему, трудный искус в роли врио заведующего Первым Восточным отделом я, в его глазах, выдержал не столь уж плохо. Иначе чем объяснить, что через два месяца с небольшим он подписал приказ о моем повышении в должности?

С 13 апреля я работал уже в качестве заместителя заведующего отделом, что, впрочем, не слишком сильно отразилось на моих обязанностях – они по-прежнему сводились прежде всего к руководству турецким сектором.

Осенью 1938 года, после того как я был наконец переведен из резерва назначения в штат Первого Восточного отдела, на меня были распространены правила дипломатического протокола, которые до того я изучил только теоретически. Это как бы приоткрыло дверь в сферы, советские и иностранные, известные мне лишь по газетным сообщениям. Сначала эпизодически, а затем и систематически я стал получать приглашения на сессии Верховного Совета СССР и РСФСР, на которых обычно присутствуют члены дипкорпуса, на приемы в НКИД по различным торжественным случаям и на приемы в посольствах. Это увеличило число моих знакомств среди иностранных дипломатов.

Мой дебют в этой «светской» сфере дипломатического бытия состоялся 7 ноября 1938 года. В этот день я был в числе счастливых обладателей пропуска на Красную площадь, который давал право прохода на левую четвертую трибуну возле Мавзолея В. И. Ленина. Здесь среди ответственных сотрудников НКИД и членов дипкорпуса наблюдал за ходом военного парада и праздничной демонстрации трудящихся. Впервые за годы жизни в Москве я был не участником демонстрации, а только ее зрителем.

М. С. Мицкевич и А. Ф. Миллер познакомили меня с турецким послом Апайдыном и советником Карабудой, моим будущим собеседником в наркомате, а также с некоторыми иранскими и афганскими дипломатами. А поздно вечером в тот же день я опять встретился с ними – на сей раз на официальном приеме для дипкорпуса, устроенном наркомом.