Андрей Колесников: Путин. Стерх всякой меры

Не так давно у меня был повод встретиться с Владимиром Путиным. Он рассказывал про школу «Сириус». Ситуация с ней непростая. Не всем нравится, что одаренным детям создают резервацию на берегу моря в отеле, почти совсем пятизвездочном.

Но дело вообще не в этом. Владимир Путин рассказывал, что скоро, видимо, «Сириусу» передадут ледовый дворец «Шайба» и еще что-то в Олимпийском парке… И что этим приходится заниматься регулярно. И что в ближайшее время он опять туда заедет, потому что куча технических вопросов…

— А потому что, — сказал Владимир Путин, — только перестанешь следить — и все сразу рухнет…

Да, говорят, конечно, и много, про то, что страна живет в режиме ручного управления. Но не настолько же. И что, нельзя взять в школу «Сириус» хорошего управляющего из бизнеса? И что, он не справится? Видимо, не справится.

И вот так страна и живет. И вот на этом держится. И сколько ей так держаться? И как продержаться?

В таком режиме она держалась все последние годы. Продержалась. Но что-то нет ощущения, что продержится и дальше. Не рухнет ли?

Потому что за всем уследить невозможно. Немыслимо просто. Можно только следить.

То есть ощущение это — что рухнет — наверняка обманчивое. Не может, в конце концов, взять и рухнуть такая экономика, такая страна (или может, а?). Но проблема в том, что жить с таким ощущением тяжело и не хочется.

А все больше и больше людей именно с ним и живут. На одном предновогоднем празднике я стоял среди нескольких бизнесменов, и к нам подошел еще один, владелец очень известной конфетной фабрики, и у него спросили, как дела-то.

— Да вот, — вздохнул он, — снега нет…

— И что?

— Да у людей нет новогоднего настроения, конфеты не покупают… Год назад в это же время ажиотаж был…

— А-а… — сочувственно похлопал его по плечу один. — А в остальном у тебя, значит, все хорошо?..

И другие просто легли от смеха. Я даже не понял, чего они так. А они-то друг друга слишком хорошо понимали.

А с другой стороны, я в таких ситуациях ориентируюсь прежде всего на плакат, который когда-то висел на улицах Москвы и многих других городов. Билборд с одним-единственным словом «Прорвемся!». Это был билборд «Коммерсанта».

Прорвемся.

И вот что не надоело, так это прорываться. И прежде всего, по-моему, Владимиру Путину. Для него это естественное состояние. И вся жизнь его состоит из этого. Из того, что прорвемся. И покой нам только снится.

Да, он все время прорывается. И временами кажется, что получается. И к санкциям вроде привыкли. И научились находить в них плюсы, и сами в них верили.

А потом случается провал. Пока мы удваиваем ВВП, американцы, например, удваивают санкции.

А ведь он очень давно перестал верить американцам с их двойными, а вернее, тройными и четверными стандартами.

Он говорил про это еще в конце первого своего срока. И я помню, как в его самолете, летевшем из Барнаула в Москву после похорон губернатора, а вернее, актера Михаила Евдокимова, был разговор про это. И я сопротивлялся, не соглашался, и он чувствовал, видимо, что не убедил. И поэтому на следующее утро, уже в Ново-Огарево, меня попросили зайти к нему в кабинет, и он читал мне телеграмму от посла в одной среднеазиатской республике — это был отчет по мотивам переговоров тогдашнего главы Госдепа США с президентом этой республики, который потом вкратце проинформировал нашего посла…

— Ну зачем же они нам говорят одно, а им совсем другое про то же самое?! — спрашивал Владимир Путин. — Ну это же ваш посол, между прочим, пишет… Либеральный…

И перестав верить им, с тех пор сохраняет особую бдительность. И вдруг поскользнулся на апельсиновой корке. На Дональде Трампе.

Он ведь ему поверил. Вы знаете об этом?

И вот это и есть Владимир Путин.

Вера — это единственное, что может быть под ручным управлением.

После встречи президента Путина с лидерами думских фракций Геннадий Зюганов ответил на вопрос, мучивший журналистов в ее начале, когда лидер КПРФ сказал, что поздравил «Единую Россию» анекдотом, но отказался рассказать Владимиру Путину при журналистах каким.

Идет мужик по лесу, поведал Геннадий Зюганов, и страшно ему. Заблудился, бурелом, берлога какая-то… Кричит, просит о помощи… и тут его кто-то по плечу хлопает, он оборачивается: медведь. «Ты что кричишь?» — спрашивает медведь. «Да ведь страшно-то как!» — «Но вот ты меня увидел, — говорит медведь, — и что, тебе легче стало?»