В. Стамбулов: Намык Кемаль

Свиты его величества монарха Бесим».

Эта телеграмма была страшным моральным ударом. Но кроме того она влекла за собой и материальную катастрофу. В издание книги Кемаль вложил свои последние средства, влез в долги. Видя ее успех, он надеялся, что ему удастся не только оплатить расходы, но и обеспечить будущность горячо любимой семьи.

Теперь все эти надежды рушились. Мало того, приходилось задумываться, где достать новые средства, чтобы изъять еще нераспроданные экземпляры у книготорговцев, как требовал этого с рафинированной жестокостью султан.

Видя, как угнетающе подействовало все это на отца, Экрем пытался вызвать в нем какую-либо реакцию и уговорил его написать во дворец. Кемаль овладел собою и согласился на предложение сына. Он написал резкое письмо и послал его в Стамбул.

Проходили недели и месяцы, ответа не было. Илдыз молчал, как-будто зная, что дело уже сделано и теперь нужно только терпеливо выжидать неизбежного действия того ядовитого оружия, которым был нанесен смертельный удар.

Экрем попытался еще раз вырвать отца из состояния того безразличия, в котором тот находился, воздействуя на самые чувствительные его струнки.

– Отец, – говорил он, – ты умрешь, Абдул Хамид умрет, но родина будет жить. Обязательно допиши историю, закончи твое великое произведение.

Это обращение подействовало на Кемаля. Он снова пытался отряхнуть с себя оцепенение, чувство безнадежности, которое быстрее сжигало его жизнь, чем тяжелая болезнь.

– Ты прав, Экрем, – сказал он, – я должен закончить историю; это мой долг перед родиной.

Но это был лишь короткий порыв, который угас так же быстро, как и появился. Скоро Кемаль настоял, чтобы семья уехала в Стамбул к деду; как будто предчувствуя близкую развязку, он не хотел, чтобы его любимые дети были свидетелями печальной картины смерти.

В середине октября 1888 г. ушел пароход, увезший его семью с Хиоса. Теперь он остался один со своим недугом, со своими мыслями, со своим отчаянием. Семья, поселившаяся в Стамбуле в доме Мустафы Асыма, получила от него еще два-три письма. Затем письма прекратились. Вместо них пришла телеграмма от зятя Рифата, сообщавшего, что Намык Кемаль вновь слег с серьезным воспалением легких. Телеграмма получилась уже тогда, когда Кемаль доживал свои последние часы, ибо до конца, не желая волновать близких, он запрещал сообщать о своей болезни.

Экрем в тот же день отправился с первым отплывавшим пароходом на Хиос, но отца в живых не застал: он умер 2 ноября 1888 года. Он угас тихо, в полном сознании. За 6 часов до смерти он попросил книгу Виктора Гюго «Отверженные», которую страшно любил и перечитывал много раз. Глаза его плохо видели, ему казалось, что в комнате темно, и окружающие по его просьбе зажгли пять ламп и четыре свечи – все, что было в доме. Некоторое время он был погружен в чтение, затем, отложив книгу, начал объяснять присутствующим, как прекрасен этот роман.

Утомившись, он попросил, чтобы книгу не закрывали, а положили рядом с ним на подушку.

– Я отдохну только и снова буду читать.

Это были его последние слова. Голова опустилась на подушку, глаза закрылись, наступило забытье… Через несколько часов сердце перестало биться.

В тот день, когда Экрем приехал на Хиос, из дворца пришла телеграмма, разрешающая перевезти останки Кемаля в Булаир (на европейском берегу Дарданелльского пролива) и там похоронить их. Этого добился верный друг покойного, Эбуззия-Тефик, твердо помнивший когда-то высказанное Кемалем, которому страшно нравился тихий живописный городок Булаир, желание:

«Как будет хорошо, если меня похоронят здесь».

В этот день уходил пароход «Эсери Нюзхет», тот самый пароход, который Кемаль любил встречать и провожать на хиосской пристани. Тело было погружено на пароход; сын и зять поехали вперед буксирным судном, чтобы подготовить все к похоронам. «Эсери Нюзхет» прибыл в Булаир на рассвете. По распоряжению местного военного командования прах встречала рота солдат. Из соседних деревенских школ пришли дети с цветами и ветками лавра в руках. Погребение было самым скромным: в вырытую яму опустили гроб; мулла, присев на корточки, прочел краткую молитву. Посыпались комья земли. Вскоре один лишь свежий земляной холм напоминал о том, кто всю свою жизнь посвятил борьбе за лучшее будущее Турции.

Через несколько лет султан не только разрешил построить над могилой мавзолей, но даже велел ассигновать на это небольшую сумму из казны. Выказать благосклонность мертвому врагу было в характере лицемерного Абдул-Хамида. Невольно вспоминались слова римского императора Виттелия: «Труп врага пахнет всегда хорошо, в особенности, если это соотечественник».