Лидия Чуковская - Прочерк

Он делился с нами. Вот тоже характер человека. Мы втроем: я, он и Дикий. А там был такой порядок, ну, назывался так… «комбед» — комитет бедноты. Я же не получал передачи. И если, допустим, полагалось из трех пачек папирос отдать одну пачку — он отдавал две. Себе — одну. Или, допустим, килограмм сахара (сколько там положено) — он всегда отдавал половину пакета. Никто столько не давал. Никто. Хотя сам-то он тщедушный… небольшого роста, худой такой… Это тоже черта его. Или, скажем, пришел с допроса. Тщательный опрос. Ну как, били, не били? как били? в чем вы обвиняетесь?..

Я не мог понять почему, но он не любил говорить на эту тему. Он мне только одно рассказал, что обвиняют его в шпионаже. Я не стал расспрашивать. А в чем я обвиняюсь — я ему рассказал. Я ему говорю: будем друзьями, меня тоже обвиняют в шпионаже.

Очень много он мне рассказывал про свою кафедру. Я ему рассказывал про металлургию, его интересовали вопросы динамной трансформаторной стали. Я работал начальником отдела на заводе, производящем эту сталь, я уже прошел курс в институте стали, он службу этой стали в трансформаторе понимал лучше меня. Почему нужна именно такая сталь… Я удивлялся, откуда он химию так знает.

Уже было известно, что на любой вопрос, на который не может ответить камера, Матвей Петрович отвечает. И так спокойно, без зазнайства. Я не встречал больше таких людей, как Матвей Петрович, по уму и по степени познания любого предмета. О чем бы вы с ним ни говорили, вы чувствовали, что он знает вопрос гораздо лучше вас. Я с ним говорю о металлургии, а он — физик. Первая идея о том, что можно не ломать всю мартеновскую печь, а постараться прикрыть каркас, — это его идея. Сама идея.

Я очень сожалею, что когда его взяли из камеры, я был на допросе. Потом я спрашивал Дикого: а где же Матвей Петрович? «Его забрали».

При этом вы знаете что? Из разговора у меня никак не складывалось впечатление, что его взяли на расстрел. Он сам не думал, что кончает свою жизнь. Он расстрела даже в мыслях не имел. Я ему говорил, Матвей Петрович, у вас ведь все-таки друзья высокие, ученые…

Да, почему-то Фока он называл, Мандельштама называл. Он особо выделял Тамма… И почему-то называл еще Петра Леонидовича Капицу. «Я, — говорит, — на них надеюсь».

Почему-то он особенно надеялся на Тамма. Из его слов я не видел, чтоб он чувствовал себя в чем-то виновным. Мол, где-то не то говорил. «Матвей Петрович, а все-таки… ну почему именно вот… к вам?» — «Знаете, я даже сам не знаю почему».

Да, Матвей Петрович, между прочим, спал неплохо, мы удивлялись, в этих условиях он спал очень неплохо.

Вот еще очень интересный был человек, с которым Матвей Петрович общался так же, как со мной… Инженер, который изобрел еще в царское время какое-то приспособление к пушке (головка, кажется, называется, ну, я не артиллерист). Очень важное приспособление, без которого нет пушки. Помню, такой грузный, высокого роста, совсем уже пожилой человек… вот этот самый артиллерист говорил, что, когда он Матвею Петровичу рассказывал об этом приспособлении… «он мне объяснил то, что я не понимал, тонкости этого дела. Хотя я являюсь автором. А Матвей Петрович понимал все это лучше меня». Вот такой это был человек.

Поэтому после того, как он прочитал нам одну лекцию, после того, как он прочитал нам вторую лекцию… ему даже староста предложил переехать на койку, а очередь еще до него не дошла.

Был у нас какой-то турок в камере — не рабочий, не инженер, а ученый. И он с ним часто прогуливался. Как-то они гуляют, а я был в стороне, и подхожу — они по-турецки разговаривают. Потом я спросил Матвея Петровича: откуда же вы, собственно, знаете турецкий язык? «Я его знал немного раньше, до посадки. Мне достаточно поговорить с человеком на его языке две-три недели, и я уже разговорный язык понимаю».

Да… он был человек редкий, и я уверен, что наука наша очень много потеряла. Очень много…

18 февраля 94… Так вот, 10/II я проснулась и протянула руку за часами. Они упали на пол. Нагибаться мне нельзя. А возле меня — телефонная трубка. Я хочу узнать — который час? Набираю: 1-00, 1-00, 1-00 — занято. И вдруг в промежутке — звонок к нам. Обычно я не беру трубку, потому что в девяноста процентов случаев — звонят Люше, звонят не мне. Но тут машинально откликнулась. И…

«Я получала вести с того света»… (М. С. П[етровых]). Вот и я получила.

— Можно узнать, здесь ли живет Лидия Корнеевна Чуковская?