— Меня спрашивали, давали ли вы Н. П. запрещенные книги? А я ответил, что сам не видел, но по разговорам можно представить, что давали.
И торопливо объясняет:
— Понимаете, сам не видел. А разговоры — это же на уровне "Голоса Америки".
Так. Все ясно. К тому же, стали приходить люди и сцену пришлось окончить. Мы то и дело высылали его из комнаты чтобы поговорить наедине, и вскоре выходная дверь оскорбленно захлопнулась.
Я до сих пор не могу понять, как посмел он объявиться в
378
доме после обыска. Вероятно, он переоценил силу нашей любви. Он надеялся, что мы простим его, и он сумеет шпионить дальше.
Больше он у нас не был. Но промозглым неласковым вечером Соня А. встретила его в метро.
Он вынырнул из толпы внезапно. Его красивое лицо кривилось от ярости, он был почти в истерике.
— Сообщи Друскиным, — сказал он, — что мне открыли на них глаза. Что я встретил хороших людей и они помогут мне защитить диссертацию. И еще передай им, что свое объяснение я переписал на заявление.
— Как ты мог? — ужаснулась Соня. — Ведь они уедут, а тебе здесь жить. Ведь ты опозорил себя перед всем городом.
— Нет, — возразил он с какой-то беспомощной наивностью, — если они не расскажут, никто не узнает.
И снова в сердце моем повернулась игла да так там и осталась.
Когда гроза безумствует над крышей
И в бубен суши бьет девятый вал,
Мужская дружба всех похвал превыше
И женская — превыше всех похвал.
Дай руку, друг, и я печаль отрину,
Далек наш отдых и прекрасен труд…
А Цезаря закалывает в спину
Все тот же Брут, все тот же верный Брут.
КУРАТОР ЭРМИТАЖА-
Звонок. Лиля снимает трубку.
— Попросите Льва Савельевича.
Голос густой, поставленный — у них у всех поставленные голоса.
— А кто спрашивает?
— Из Комитета госбезопасности.
Лиля (громко, давая мне возможность подготовиться):
379
— Лева, тебя из Комитета государственной безопасности. Ты можешь взять трубку?
Мы подготовились, мы хорошо подготовились. За эти четыре дня мы прорепетировали любые варианты.
Назначаю время. И вот он сидит передо мной, мой кагебешник Павел Константино-вич Коршунов. (По другим документам — Кошелев.) Он голубоглазый, красивый, очень приятный,
Мой друг Р., которого он вызовет в Большой дом, после допроса скажет:
— Человек с такой внешностью вполне мог бы быть нашим товарищем. — Но тут же добавит: — Нет, не мог бы.
Разумеется, не мог бы. Слишком уж он приторный, хвастливый. Все время старается произвести впечатление. Три раза возвращается к тому, что закончил юридический факультет.
И доверительно:
— Между прочим, я был куратором Эрмитажа. (Ах, вот как это называется — куратор!)
— А Союз писателей тоже вы курируете?
— Нет, — говорит он.
Но тщеславие не может простить такого подкопа по собственный авторитет. И следующие слова:
— Союз писателей курирует мой подчиненный.
Врет голубчик. Ну сказал бы — сотрудник. А то — подчиненный.
Он сразу начинает свою подленькую игру.
— Вы наверное думали, придут звероподобные мужики с револьверами, — шутит он. — Поглядите на меня, я молод. Мы совсем не такие. Я сам содрогаюсь, когда читаю о преступлениях прошлого.
Они такие. В Большом доме на допросе Р. удивится:
— Для чего вам нужно, чтобы я подписал ложь? Зачем вы заставляете меня наговаривать на друга? Ведь вы знаете, что все зто чепуха на постном масле.
И тот же Павел Константинович, откинувшись на спинку кресла, ответит:
380
— Ах, как досадно… Я вижу, нам не найти общего языка… Я бы советовал вам подумать еще.
Р. ( с достоинством ): Я прожил хорошую жизнь. Я ничем не замарал ее. Я не боялся КГБ и раньше. А теперь у меня уже внуки.
Павел Константинович ( ласково ): Вот именно. Об этом и речь. На вашем месте я пожалел бы детей и внуков.
Другая моя приятельница, Полина, лежала с тяжелым переломом. К ней явились домой.
— Что вы можете сказать о Друскине?
— Ничего.
— А вы не боитесь, что вам будет хуже?
— А что может быть хуже? У меня и так нога сломана. Один из пришедших ( со значением ): Бывают вещи и пострашнее сломанной ноги.
— Страшнее? Это когда ее отрежут, что ли? Нажим усиливается:
— У вас могут быть неприятности на работе. Полина ( вскинув голову ): Плевать я хотела!
Это ошибка. С ними так нельзя. Необходимо помнить, что они люди, и люди плохие. Кагебешники не любят, когда им грубят. Свое служебное положение они охотно используют для мести.
Читать дальше