— Слава тебе, Господи, мы — законные.
Но через некоторое время к нему явился другой историк, который на основании все тех же мемуаров, посольских донесений и камер-фурьерских журналов с еше большей убедительностью доказывал, что Павел I — сын Салтыкова.
Царь опять перекрестился и произнес:
— Слава, тебе. Господи, мы — православные.
В Российской Империи существовал закон, по которому оскорбление монарха каралось весьма строго — каторжными работами. Но при том все приговоры за это преступление непременно должны были быть утверждены самим царем.
При Александре III произошло такое трагикомическое событие. Некий крестьянин долгое время ходил в уездное присутствие по какому-то делу, а тамошние чиновники никакого решения не принимали. В конце концов, мужик этот явился в канцелярию пьяный, обругал своих мучителей и к тому же плюнул на портрет государя. А это уже подпадало под статью об «оскорблении Императорского Величества». Разумеется, его судили и приговорили к каторге.
Когда же это дело с изложением всех обстоятельств легло на стол Александра III, царь начертал такую резолюцию:
«Помиловать дурака. И передать ему, что Я тоже на него плюю».
В старой России переменить фамилию человек мог лишь с разрешения государя. И вот к Александру III обратился по этому делу какой-то провинциальный купец с неблагозвучной фамилией — Семижопкин. Царь прочел прошение и написал:
«Сбавить две».
И стал бедняга — Пятижопкиным.
В Петербургской Публичной библиотеке есть редкостное собрание французских старинных книг и документов. История этой коллекции такова. В дни революции 1789 года, когда санкюлоты громили дома знати, в Париже был весьма толковый русский дипломат, который за бесценок стал скупать книги и рукописи, вышвыриваемые погромщиками из дворцов и особняков. Любопытно, что государь Александр III предложил в свое время французам вернуть все эти сокровища, но те принять отказались. Свой отказ они объяснили тем, что Франция — страна беспокойная, революции там следуют одна за другой, а Россия — вполне стабильное государство, а потому хранить фолианты и манускрипты в Петербурге — надежнее.
За год до восьмидесятилетия Льва Толстого, в 1907 году, в Ясную Поляну прибыла депутация московских литераторов и актеров, которые собирались устроить торжества по случаю грядущего юбилея. В частности они обратились к Толстому с просьбой написать инсценировку романа «Война и мир». Граф ответил им буквально следующее:
— Господа, если бы я полагал, что это — пьеса, я бы и написал пьесу…
В дореволюционном Тифлисе был присяжный поверенный, у которого было прозвище — «Не-угоднолис». Причина тому была следующая. Как-то, будучи в Москве, он отправился в Сан-дуновские бани. Там он решил воспользоваться душем, но кабина оказалась занята. Какой-то длиннобородый человек долго и с видимым наслаждением подставлял свое тело под струйки воды… И вот, наконец, бородач покинул кабину и жестом пригласил туда присяжного:
— Не угодно ли-с?
И тут юрист ахнул — это был Лев Толстой.
Нижеследующую историю рассказал А. Г. Габричевскому его друг Сухотин, отец которого вторым браком был женат на Татьяне Львовне Толстой. Будущий зять впервые ехал в Ясную Поляну представиться родителям невесты. И, чтобы добраться от железнодорожной станции до усадьбы, он нанял какой-то экипаж. По дороге возница обернулся к седоку и спросил:
— Вы, барин, часом не иностранец?
— Нет, — отвечал Сухотин. — Я — русский.
— Вот и я смотрю, — продолжал тот. — Кабы вы были иностранец, граф бы сейчас пахал вон на том поле…
Году эдак в 1909-м один из сыновей Льва Толстого прибыл в Ясную Поляну. Обстановка там была жуткая, ссора между родителями — в разгаре, а потому молодой граф отправился в гости к одному из своих приятелей, к помещику, который жил неподалеку. Уже под самое утро его привезли на пролетке к воротам яснополянской усадьбы. По причине сильнейшего опьянения идти граф не мог и двинулся к дому на карачках. В этот момент навстречу ему вышел сам Лев Николаевич, он по обыкновению собственноручно выносил ведро из своей спальни. Увидевши человека, который приближается к дому на четвереньках, Толстой воскликнул:
— Это что такое?!
Молодой граф поднял голову, взглянул на фигуру отца и отвечал:
— Это — одно из ваших произведений. Быть может, лучшее.
Покойный актер Владимир Лепко рассказывал, что еще при жизни Толстого — в 1908 или 1909-м году он присутствовал на спектакле в каком-то провинциальном театрике миниатюр. Там с огромным успехом шел такой номер. Некий куплетист — наряженный и загримированный под Льва Толстого характерный нос, бородища, рубаха на выпуск, а кроме того бутафорские босые ноги из папье-маше — бил чечетку и пел о том, что он не ест мяса… Публика была от этого в восторге, и только один интеллигент из пятого ряда кричал осипшим голосом:
Читать дальше