Воспитанный в маленьком мире острова Фейдо и провинциального Нанта, сын строгого легитимиста мэтра Верна и ревностной католички Софи Верн, урожденной Аллот де ля Фюйе, молодой Жюль Верн слишком мало знал о великой революции, которая потрясла мир несколько десятков лет назад, еще до рождения его родителей, и чье эхо еще звучало на всю Францию, ту Францию, которой он не знал. Да и откуда он мог узнать правду о революции 1789 года? Об этом молчали его воспитатели и учителя, об этом ничего не говорили его учебники, об этом не принято было упоминать в кругу его семьи.
Страна, лежащая вокруг него и летящая назад за окнами вагона, казалась ему вечной и неизменной, за исключением разве смены королей – ведь так утверждали его учебники. За тысячу лет в ней как будто ничего не изменилось, за исключением разве только костюмов. Правда, могучие локомотивы, увиденные им в Эндре еще в детстве, пироскафы, тревожащие его воображение, вот эта железная дорога с ударами колокола на каждой станции, с сигнализацией цветными флагами и огнями, с рожками стрелочников как будто говорили о том, что, кроме дальних материков и бушующих океанов, кроме парусных кораблей и почтовых карет и дилижансов, существует какая-то неведомая ему, еще не открытая страна. Но впечатления эти были так смутны, что юноша вряд ли смог бы их отчетливо сформулировать.
А между тем страна жила и боролась, словно существовала совсем в другом столетии, чем молодой Жюль Верн. Генрих Гейне, живший во Франции в эти годы, писал:
«Я посетил несколько мастерских в предместье Сен-Марсо и увидел, что читали рабочие, самая здоровая часть низшего класса. Я» нашел там несколько новых изданий речей старика Робеспьера, а также памфлетов Марата, изданных выпусками по два су, историю революции Кабе, ядовитые пасквили Корменена, сочинение Буанаротти «учение и заговор Бабефа» – все произведения, пахнущие кровью. И тут же я слышал песни, сочиненные как будто в аду, припевы которых свидетельствовали о самом диком волнении умов. Нет, о демонических звуках, которыми полны эти песни, составить себе понятие в нашей нежной сфере невозможно: надо их слышать собственными ушами; например, в тех громадных мастерских, где занимаются обработкой металлов и где полунагие суровые люди во время пения бьют в такт большими железными молотами по вздрагивающим наковальням. Такой аккомпанемент в высшей степени эффектен, точно так же как и освещение в то время, как живые искры вылетают из печей. Все – только страсть и пламя!..»
Таким был Париж, в который ехал молодой провинциал. Он не знал этого мира, где ковалось будущее Франции и всего земного шара. Но нельзя поверить в то, что до него не доносились хотя бы отзвуки этих песен, хотя бы отблеск этого пламени, – с этим мы, зная всю жизнь и все творчество Жюля Верна, никогда не сможем согласиться, – согласиться с его буржуазными биографами, рисующими нам идиллический портрет страстного, увлекающегося, но, увы, аполитичного юноши.
История говорит нам – и мы должны выслушать ее беспристрастный голос, – что в 1793 году в Нанте чрезвычайно грозно действовал революционный террор, и эхо преданий великой революции не могло еще умолкнуть в ушах простых людей Нанта – рыбаков, матросов, плотников, парусных и канатных мастеров, которые были спутниками детства Жюля Верна. И потом его великим другом, советчиком и воспитателем была литература…
Уже первые романы Купера – «Шпион», «Лоцман», «Осада Бостона», посвященные борьбе американского народа за независимость, против колониализма, не могли не подействовать на воображение мальчика. И это влияние было тем более сильным, что в годы детства Жюля Верна Купер воспринимался почти как французский писатель: он жил почти все время в Париже, одно время был консулом в Лионе. Его романы выходили во Франции многими изданиями, а в Америке его имя было почти неизвестно. И так называемая «школа Купера» именно во Франции получила полное развитие и великолепное завершение в творчестве талантливого Габриеля Ферри, чье влияние на Жюля Верна было глубоким и длительным.
Луи де Беллемар, бывший старше Жюля Верна на девятнадцать лет, сделался писателем очень поздно и совершенно случайно. Еще юношей он попал в Мексику и прожил там десять лет. Занимаясь коммерческой деятельностью, он делал для себя заметки, не придавая им никакого значения. Но по возвращении Беллемара в Париж эти путевые записки так понравились одному крупному издателю, что Беллемар написал на их основе целую серию приключенческих романов, поставив на них свой псевдоним: «Габриель Ферри».
Читать дальше