Кирилл Андреев - Три жизни Жюля Верна

Однажды мэтр Берн в одну из своих деловых поездок в местечко Эндре, лежащее на полпути к Сен-Назеру, захватил с собой сына. На обратном пути они осмотрели машиностроительные заводы вблизи Эндре, где изготовлялись первые паровые механизмы для нового французского флота. Гигантские паровые молоты с грохотом и шипеньем превращали железные слитки в листы и брусья. Огромные механические станки жужжали и пели в тесных мастерских, как пленные чудовища. Очарованный мальчик следил за тем, как отдельные детали непонятной, ни на что не похожей формы под руками опытных механиков превращались в сложные машины первых во французском флоте паровых фрегатов и корветов. Блестящие новенькие локомотивы – первые, которые в жизни видел Жюль, – медленно двигались по стальным путям, проложенным прямо по улицам местечка. Султаны дыма, клубы пара, ритмическое дыхание машин – весь этот фантастический мир был так не похож на старый Нант, на луга и рощи Шантеней! И люди с копотью на лицах, в засаленных комбинезонах вдруг показались мальчику гораздо более романтичными, чем рыбаки и матросы, такие привычные с детства.

Теперь была разгадана тайна «пироскафов» – первых паровых судов, которые Жюль изредка наблюдал с балкона старого дома в Шантеней. Как Они могли мчаться против течения и ветра без парусов и весел? Они как будто катились на огромных колесах по волнам Луары, неуклюжие по сравнению с легкими парусниками, но величественные. Жюль теперь мог как знаток рассказывать своим юным друзьям – в школе, на острове Фейдо и в Шантеней – о чудесах того мира будущего, завеса над которым приподнялась ему в Эндре.

Если справедливо утверждение, что биография человека определяется его поступками, выходящими за рамки обыденности, то биография Жюля Верна начинается с его первого путешествия, предпринятого им в одиннадцатилетнем возрасте.

…Ранним летним утром 1839 года, сложив в маленький парусиновый мешок немного одежды, несколько книг и две пригоршни сухарей – «настоящих морских галет», – одиннадцатилетний Жюль прокрался через спящий дом и кружным путем выбрался на большую дорогу, у харчевни дядюшки Кабидулена уже толпились бородатые рыбаки, матросы в полосатых фуфайках, морские офицеры с золотым шитьем. Несколько часов подряд юный мечтатель, теребя свою фуражку, предлагал свои услуги боцманам и офицерам, шкиперам и командирам. Мальчик был небольшого роста, но коренаст и хорошо знал морской жаргон. Поэтому капитан Кур-Грандмезон, шкипер трехмачтовой шхуны «Корали», нуждавшийся в мальчике для посылок, молча указал трубкой на свой корабль, стоявший невдалеке от берега.

Шхуна снялась с якоря в полдень. К вечеру она должна была быть в Пэмбефе, в устье Луары, чтобы с утренним отливом выйти в открытое море. Она отплывала в Индию…

Исчезновение мальчика было не сразу замечено в большом доме в Шантеней: его привычка проводить летние дни в бесконечных исследованиях окрестностей была хорошо известна, и только тогда, когда он не явился к двенадцатичасовому завтраку, мать стала беспокоиться.

Воспоминание об утопленниках, вытащенных рыбацким неводом три года назад, с каждым часом становилось в ее памяти все более ярким. Она представляла также обрывистые, кремнистые стены старой каменоломни, перебирала в уме несчастные случаи на охоте, в то время как все домашние занимались розысками. Неожиданно кто-то из соседей указал на след беглеца: его видели в харчевне «Человек, приносящий три несчастья», а затем в обществе двух юнг «Корали» отплывающим в шлюпке на шхуну. Более подробное расследование подтвердило это сообщение и принесло известие, что корабль капитана Кур-Грандмезона снялся с якоря в полдень и в настоящее время находится на пути в Индию.

Пьер Верн узнал о случившемся только в шесть часов. В чрезвычайных обстоятельствах он показал себя человеком решительным и находчивым. За какие-нибудь полчаса был снаряжен паровой катер – новинка и гордость Нантского порта, – который, чудовищно дымя, помчался вниз по Луаре. На мостике рядом с капитаном стоял бледный, но решительный мэтр Верн.

Беглец был настигнут неподалеку от Пэмбефа. Возвращение отца и сына на сен-назерском почтовом дилижансе было торжественным и мрачным; никто из пассажиров не мог ошибиться в своих предположениях при виде непреклонного отца и кающегося сына… В большом доме в Шантеней Жюль ничего не рассказал о своем первом путешествии. Даже его лучший друг Поль не узнал подробностей. Юный грешник упорно молчал, лишь матери он дал обещание: «Я никогда больше не отправлюсь путешествовать иначе, как в мечтах…»