Кирилл Андреев - Три жизни Жюля Верна

Когда-то страстью молодого Жюля Верна были робинзонады. «Робинзоны», – писал он больше чем полвека спустя, – были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они навсегда запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии, при чтении других произведений, я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошел впоследствии…»

Но теперь не только робинзонады, но и любые книги, где говорилось о путешествиях или приключениях, а в особенности романы морские, стали его любимым чтением.

Весь Купер и романы его французских подражателей – «Пират Кернок», «Атар Гулль» и «Кукарача» Эжена Сю, повести Эдуара Корбьера, Огюста Жаль и Жюля Леконт – все это было проглочено и переварено с необычайной быстротой. Затем внимание юноши привлек Александр Дюма, создатель нового типа романа приключений, находившийся в то время на вершине славы. «Монте-Кристо» уже был переведен на бесчисленное количество языков; только что вышли в свет «Мушкетеры». А поэзия? Разделял ли юноша пристрастие своего отца к классикам? Увы, нет! С самого начала битвы, которую дал старой литературе молодой романтизм, Жюль стал на сторону юности. Вот первый бунт против отца, против авторитетов, быть может, более серьезный, чем бегство в Индию, предпринятое в детстве!

Вождем всей молодой литературной Франции в эти годы был Виктор Гюго, только что ставший академиком и пэром Франции, но все еще не признанный старшим поколением. Дюма тоже причислял себя к романтикам. Великолепные стихи Гюго или романы Дюма, полные блеска и движения? Между этими полюсами колебалось сердце юноши.

Поль продолжал оставаться самым близким человеком, но пути братьев постепенно расходились: адвокат и моряк, черная мантия законника и шитый золотом офицерский мундир – каждый шел своей дорогой. Часто вечерами Жюль засиживался в библиотеке, пристроившись на краю стола по своей привычке, и исписывая мелким почерком огромные листы бумаги. Из-под его пера появлялись преимущественно трагедии в стихах, но их единственным терпеливым слушателем и почитателем был Аристид Иньяр, товарищ по лицею. Каролина Тронсон – прекрасная Каролина, «роза Прованса» – была, увы, равнодушна к трагической музе Жюля и именовала его произведения «торжественной замазкой». Дядя Прюдан, любитель фарсов, галльских шуток и Рабле, высмеивал молодого поэта и предлагал ему свою помощь, чтобы отнести эти пьесы владельцу «Театра рикики». Только Мари Тронсон, маленькая верная Мари, обливаясь слезами, втихомолку переписывала их в заветную девическую тетрадь.

…Шел последний год пребывания Жюля в лицее. Каждый день, после полудня и вечерами, он работал в конторе отца, и у него уже не хватало времени ни на прогулки по набережным, ни на театр, ни даже на посещения «папаши Бодэна». Только письма Иньяра развлекали юношу. Аристид уже год жил в Париже, где учился музыке у композитора Алеви. Он в самых заманчивых красках описывал столичную жизнь. «Приезжай скорей, – писал он. – Вот город, где действительно можно жить!»

В апреле 1847 года Поль Берн отплыл на шхуне «Лютэн» («Домовой») на Антильские острова, в свою первую навигацию. В том же месяце Жюль Верн выехал в Париж, чтобы держать первый экзамен для получения адвокатского звания. Пироскаф доставил его до Тура, где он пересел в поезд. В те годы железная дорога еще не доходила до Нанта. Юноше было девятнадцать лет; он первый раз в жизни покидал родной город.

Что ждало молодого Жюля Верна в Париже? Об этом он не мог не думать, раскачиваясь в полудреме на неудобной скамейке крохотного вагончика, похожего на дилижанс, поставленный на рельсы. За окнами бежали тучные поля, пышные зеленые рощи, светлые реки Турэни, Орлеанэ, Иль де Франса. Это было сердце Франции – той Франции, которую он так любил… и так мало знал.

Юность Жюля Верна совпала с удивительной эпохой – великим Сорок восьмым годом, годом первого в мире восстания пролетариата и национальных революций во многих странах Европы. Это был рубеж великого века, ставшего непосредственным предшественником нашего времени. Пока юный Жюль Верн нараспев читал Корнеля, Расина, Мольера, стихи которых наизусть заучиваются во французской школе, упивался строками своего кумира Гюго или мечтал, склонившись над географическими картами далеких стран, вокруг него зрела революция, бушевала Франция – молодая, борющаяся, яростная, но еще не понятая молодым мечтателем из Нанта. Ведь для того, чтобы понять, нужно было раньше увидеть и узнать свою страну.