Владимир Кораблинов - Жизнь Никитина

Все эти дни Ардальон провел как бы в болезненном сне. Он машинально двигался, разговаривал с гостями, невпопад отвечал на их вопросы. И все время ходил из комнаты в комнату и никак не мог остановиться, сосредоточиться, охватить разумом происшедшее и поплакать, облегчить слезами тяжесть утраты и рухнувших надежд.

Иногда он заходил в зальце, где, отчужденный от царящей в доме сутолоки, от всей земной юдоли отчужденный, в некрашеном, пахнущем свежими досками гробу лежал отец. Бессмысленным, затуманившимся взором глядел Ардальон на его спокойное, ничего не выражающее, твердое, костяное лицо, смертельную белизну которого подчеркивала нахлобученная на лоб лиловая скуфья. Слушал ровное, мерное бормотанье чтеца, бормотанье, похожее на нудный, скучный шелест осеннего дождя… И все силился, силился понять – что же это такое?

Что?

Всевидящая тетенька сразу же заметила такое состояние Ардальона. «Ох, – покачала она головой, – чтой-то нехорош, нехорош Ардальоша! Как бы, не приведи господи, еще с ним чего не приключилось… Больно уж порода ненадежна…» Поминая про ненадежность породы, она имела в виду Ардальонова деда, много лет назад в припадке безумия кинувшегося с колокольни. «Чудная, задумчивая порода, – соображала тетенька, – взять хоть того же покойника, царство ему небесное, молчун ведь был, тиходум, ненадежный человек!»

Она пробовала заговаривать с Ардальоном, пыталась вывести его из непонятного, жуткого оцепенения, но он молчал или отвечал столь несуразно, что у тетеньки руки опускались и она отступалась.

На исходе третьего дня, когда все в доме улеглись спать – на полу, вповалку, на расстеленных войлоках и веретьях, – Ардальон (в который раз!) забрел к отцу. Постояв некоторое время у гроба, хотел уже было уйти, как вдруг явственный голос отца послышался ему. «Ардальоша, – позвал его отец, – сядь, дружок!»

Более удивленный, нежели испуганный, Ардальон послушно сел на стул, стоявший у гроба, и стал ждать, что скажет ему отец. Минуты три просидел он так, в напряженном молчании, и вдруг яркая, как зарница в предосеннюю ночь, сверкнула мысль, и словно завеса раздернулась перед ним, и он с ужасом увидел то, что скрывалось за нею, – свое будущее.

Тогда он в первый раз заплакал, и плакал очень долго, привалясь головой к пахучей стенке гроба.

Утром следующего дня был совершен мрачный погребальный чин. Затем шумели поминки, после которых наконец разошлись и разъехались многочисленные гости и в доме наступила нехорошая тишина.

Тут наконец глубокий сон сморил Ардальона: он без малого сутки проспал, не раздеваясь, а когда проснулся, – первое, что припомнилось, было не смерть отца, не погребальная суматоха и не то, по какому пути пойдет теперь его жизнь, а дикий, серый, затерявшийся в бурьяне камень вспомнился, на котором, как предсмертный крик, топорщилась криво оборванная надпись:

ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕНО ТЕ

– Э, да ты проснулся, Ардальоша! – входя в комнату, сказала тетенька. – Ну, ты же, голубчик, и спал! Так спал, так спал, что я, знаешь ли, уже и беспокоиться начала. Ты, верно, кушать хочешь?

Никакие потрясения не могли заставить тетеньку забыть о ее главной обязанности – угощать и кормить.

– Да вы сами-то, тетенька, хоть сколько-нибудь отдохнули? – спросил Ардальон, видя, что в доме чисто-начисто вымыты и выскоблены полы, и все прибрано, и в кухне – жара от печи, и обед на столе.

– Ах, об тетеньке ты меньше всего беспокойся! – отмахнулась она. – Тетенька – что? Тетенька старого лесу кочерга, на ней, голубчик, хоть хлеб молоти, все – ничего. А мы давай-ка, Ардальоша, об другом подумаем: как нас господь подвигнет малых сироток воспитать да в люди вывесть. Да ты кушай, кушай! – сердито прикрикнула она, заметив, что с последними ее словами Ардальон переменился в лице и положил ложку. – Об деле мы с тобой всегда еще успеем потолковать…

Но Ардальону уже не до еды было. Тетенькины слова безжалостно обозначили ту точку в его жизненном пути, откуда намеченная им широкая дорога уходила вдаль без него, а ему надлежало свернуть на узенькую, глухую тропинку, ведущую во тьму, в беспросветное житье, бог знает куда… До сих пор, все эти печальные и страшные дни, где-то в самых глубоких тайниках сознания, еще теплилась какая-то надежда, что что-то вдруг чудесное случится и все останется таким, каким намечалось в мечтаниях.

Но эти тетенькины слова о сиротках!

– Так что же я должен сделать? – робко, глухо спросил Ардальон.