Терентий Новак - Пароль знают немногие

Как раз в это время мы с Владимиром Соловьевым пробирались на улицу Первого мая, чтобы сообщить Поцелуеву решение о сроке операции по похищению власовца.

— Стреляют! — сказал Владимир, когда мы остановились за углом одного из домов, пережидая, пока пройдет патруль. — Кажется, на Первого мая. Может, что с Николаем?

Выстрелы доносились действительно оттуда. Но в ту пору это было обычным явлением. По ночам в разных концах города часто вспыхивали перестрелки.

— Пошли, — сказал я. — Сейчас везде стреляют. Война.

К дому, где жил Поцелуев, мы приблизились со стороны двора: там был черный ход. Хозяйка дома, пожилая, полная женщина, встретила нас возле двери. Соловьев включил электрофонарик. Лицо у женщины было белее полотна, ее трясло как в лихорадке. Она не знала, что мы за люди, и на наш вопрос: «Дома ли квартирант» — не ответила. Потом, видно сообразив, что мы не из гестапо, отчаянно замахала руками:

— Бегите отсюда! Скорее бегите! Немцы только что увезли Николая. Может, он уже не живой... Я из окна все видела... Господи, что тут было, что было!..

Не знаю, каким образом удалось спастись от ареста слесарю из театра Игнату. Но только через несколько дней, поздно вечером, он появился на улице Первого мая, стал колотить кулаками в дверь квартиры Семена Гусарука, пьяно выкрикивая:

— Змея подколодная! Продал, гад, Николая! Задушу! Собственными руками задушу!..

Однако петлюровец не слышал этих угроз. Сделав свое черное дело, он тогда же исчез из города. А Игнат, протрезвев, вернулся к себе в комнату, собрал теплую одежду, надел сапоги, фуфайку, сказал хозяйке, что уходит в лес. В городе он больше не появлялся.

Гитлеровцы обнаружили заложенную в театре мину. После этого военный комендант гарнизона издал приказ, запрещающий устройство каких-либо массовых зрелищ для солдат и офицеров.

За неделю до ареста Луця гестаповцы схватили Федора Шкурко. Забрали его на квартире. Федор пришел домой под вечер. Вскоре нагрянули фашисты. Решив, что это очередная облава, Шкурко успел спрятать пистолет и предъявил гестаповцам свое фальшивое удостоверение тайного сотрудника СД. Но в этот раз документ не помог — офицер из СД оказался дотошным и обнаружил подделку.

Вместе с Федором Захаровичем увезли в тюрьму его жену и сына Генку, а на квартире оставили агентов. Вскоре в дверь постучали — пришел связной от Николая Самойлова. Увидев двух незнакомых мужчин, связной на секунду растерялся. Один из мужчин, придержав его за рукав, с таинственным видом сообщил, что-де хозяин вместе с семьей вынужден был срочно выехать из города. Связной, видимо, ничего не подозревая, поспешил к кладбищенской сторожке, чтобы доложить Самойлову о выезде Шкурко. Агенты гестапо отправились следом. Вместе со связным они арестовали в сторожке и Николая Самойлова.

А теперь вот схвачен и Николай Поцелуев...

Сколько же нас осталось в составе подпольного Центра? Всего четверо? Да, четверо: Владимир Соловьев, Федор Кравчук, я и Мария Жарская. Три коммуниста и комсомолка. Не богато.

Выходит, организация разгромлена? Нет! Нас стало меньше. Это верно. Мы понесли невосполнимые потери. Тоже верно. Но ведь не бывает такого боя, в котором не погибали бы солдаты. Несмотря ни на что, бой продолжался. Город, до предела заполненный врагами, озлобленными неудачами на фронте, по-прежнему оставался полем битвы неравных сил. Тысячи солдат, вышколенные жандармы с овчарками, мастера смерти — эсэсовцы, зондеркоманды, профессиональные шпики, полиция безопасности, уголовная полиция, специально обученные батальоны уничтожения, концлагерь, тюрьма СД, орудия пыток — все это направлено против нас, горстки подпольщиков, вооруженных лишь пистолетами и гранатами, вынужденных отказаться от своих собственных имен и фамилий, имеющих в карманах фальшивые документы, а в сердцах — жгучую, неугасимую ненависть к оккупантам!

По городу, не стихая ни на день, катилась волна репрессий и фашистского террора. После освобождения советскими войсками Киева, Житомира, Новоград-Волынского, Славуты и других больших и малых украинских городов, в преддверии неизбежной эвакуации из Ровно, гитлеровцы, точно затравленные шакалы, набрасывались на ровенчан. Жандармы, гестаповцы, полицейские по малейшему подозрению, а иногда и без повода хватали людей на улицах, в домах, в магазинах и немедленно отправляли в тюрьму. Каждую ночь — с вечера и до рассвета — гремели выстрелы. Арестованных расстреливали во дворе тюрьмы, в урочище Выдумка, на улице Белой. Оглушительно сигналя, то и дело проносились специальные грузовики, на которых фашистские разбойники вывозили за город трупы замученных и убитых. Всюду хозяйничала смерть.