Терентий Новак - Пароль знают немногие

— За что? За то, что начальством был?

— Не в том дело. Мастер — начальство небольшое. Человеком я тогда был, вот что. А теперь кто? Хотя рабочий, слесарь, но в то же время вроде холуй фашистский. Пришли эти шкуродеры, сразу все рухнуло. Тошнит меня от них. Болтаются по театру, курят сигареты, крутят самодовольными рожами, как хозяева, ржут по-жеребячьи во время спектаклей... Ну вот. Смотрю я на них, гайки в унитазах закручиваю и думаю: холуй ты, Игнат, настоящий холуй. Потому с досады иногда и выпиваю со стариком. Все-таки легче на душе, когда пропустишь рюмку...

И хотя не нравилось Поцелуеву пристрастие Игната к спиртному, политрук не порывал отношений со слесарем, надеялся в конце концов привлечь его к активной борьбе против оккупантов.

Поцелуев давно задумал взорвать городской драмтеатр, посещали который главным образом гитлеровские офицеры, фельдфебели, сержанты, ефрейторы, иногда солдаты, а также ближайшие прихвостни оккупантов из городского начальства. Всем остальным вход туда был запрещен.

Беседы Поцелуева с Игнатом становились все более откровенными. В один из вечеров Николай прямо сказал:

— Хватит, Игнат, тянуть канитель. Человек, вижу, ты неплохой. Пора делом заняться.

— Смотря каким делом! — неопределенно протянул слесарь.

— А вот каким. Есть возможность гитлеряк попугать.

— Их, проклятых, бить, вешать надо, а не пугать.

— О том я и веду речь. Попугать так, чтобы клочья полетели.

Игнат согласился пронести мину в театр. Друзья договорились выбрать для взрыва такой момент, чтобы в театре были не обычные зрители, солдаты и офицеры, а фашистские верховоды. Словом, лучше всего дождаться, когда в зрительном зале будет проходить совещание. О подобных сборищах обслуживающий персонал театра обычно узнавал заранее: немцы предупреждали администратора, чтобы своевременно позаботился о наведении порядка. Электрики с особой тщательностью проверяли исправность проводки, выключателей и всевозможных сигнальных устройств, уборщицы всюду наводили лоск, какие-то типы из «остпропаганде» следили за тем, чтобы на сцене не забыли установить трехметровый портрет фюрера и вывесить знамена со свастикой.

Поцелуев принес к себе на квартиру мину замедленного действия с сорокавосьмичасовым заводом, пригласил Игната, стал его инструктировать, как обращаться с этой опасной «штукой». Нужно было точно рассчитать, чтобы взрыв произошел именно в то время, когда зал заполнят фашистские заправилы.

Выслушав политрука, Игнат отрицательно покачал головой:

— Нет, такая мина не подойдет. Нужна другая, чтобы ее можно было взорвать в любое время, когда потребуется. Дернул — и взрыв.

Николай объяснил: мину натяжного действия установить и снарядить гораздо труднее, и для самого Игната риск больше.

— Это уж моя забота, — сказал слесарь. — Ты принеси мне такую мину, а остальное беру на себя. Сделаю за милую душу. Приспособлю ее под сценой — там всегда пусто. А на сцене будут сидеть их «фюреры», генералы. Шнур я знаю, куда протянуть...

Дня через два Поцелуев передал Игнату мину натяжного действия. Тот принес ее в театр, доложил, что все подготовил и теперь будет ждать очередного шабаша гитлеровцев.

Уладив это дело и полностью положившись на Игната, Поцелуев приступил к подготовке еще одной диверсии, необходимость которой возникла неожиданно.

Разведчики Шкурко установили, что в город прибыл с важными полномочиями какой-то тип из самого Берлина. Это был немолодой, осанистый мужчина. Его не раз видели в окружении фашистских чиновников и военных. При нем постоянно находился переводчик: видно, «уполномоченный» не знал немецкого языка. Гитлеровцы распустили слух, будто этот человек — бывший партийный работник, добровольно перешел на их сторону, помог раскрыть в одном из городов большевистское подполье, а теперь работает специальным консультантом Геббельса. Вскоре, правда, выяснилось, что «уполномоченный» не кто иной, как доверенное лицо архипредателя генерала Власова, и в рейхскомиссариат Украины прибыл для вербовки командных кадров для так называемой «Русской освободительной армии» (РОА). Поселился он в особняке, неподалеку от дома, в котором жила Елена Евтихиевна Дмитриева-Васильева, подпольщица, хозяйка одной из явок.

Елена Евтихиевна, энергичная женщина лет тридцати восьми-сорока, в армии была военфельдшером. Попала в плен, некоторое время находилась в лагере.

Как только вырвалась из него, сумела быстро установить связь с подпольной организацией и уже больше года оказывала нам посильную помощь. Как медик, Дмитриева-Васильева была знакома со многими ровенчанами, проживавшими на одной с ней улице.