Терентий Новак - Пароль знают немногие

Узнав, что Николай Михайлович Поцелуев проявляет интерес к власовскому эмиссару, Дмитриева-Васильева через Лизу Гельфонд познакомила подпольщика с хозяйкой особняка, в котором поселился приезжий из Берлина.

Замысел политрука был прост: ночью пробраться в особняк, связать власовца, отвезти на машине, которую водил Вася Конарев, в лес, к партизанам, а оттуда самолетом переправить в Москву. Николай Михайлович подробно доложил о своем замысле мне, добавив при этом, что с Васей Конаревым он обо всем уже договорился.

— Хорошо. Дело стоящее, — одобрил я план Поцелуева. — Ночью попытаюсь встретиться с остальными членами подпольного Центра, определим точный срок проведения операции.

Попрощавшись, Поцелуев отправился домой, где его ждал Игнат.

— Фашисты готовят в театре какое-то совещание, — сказал он политруку. — Завтра вечером прислушивайся. Как грохнет мина, значит, полный порядок. Только потом уж обязательно помоги перебраться в лес. В городе после взрыва мне жизни не будет — заметут, гады, пикнуть не дадут. Сразу в лес, к партизанам, как условились...

— Ну что ж, за этим дело не станет. А ты, Игнат, опять, кажется, в бутылку заглядывал? — спросил Поцелуев своего соседа, почувствовав запах спиртного.

— Ерунда, — отмахнулся тот. — Выпил рюмку для храбрости, только и всего. До завтра, Николай!

Если бы Поцелуев поинтересовался, с кем и при каких обстоятельствах выпил Игнат рюмку для храбрости, то непременно принял бы меры предосторожности. Но Николай не спросил слесаря, с кем тот выпивал, о чем вел разговор со своим собутыльником.

А между тем часа за полтора до встречи с Поцелуевым Игнат, как не раз прежде, сидел за столом у «одинокого старика» — пана Гусарука, бывшего помещика и петлюровского есаула, давнего друга Шарапановского, украинца по рождению, предателя своего народа и фашистского холуя по положению. В Ровно старый хищник прибыл из Кракова в надежде при помощи оккупантов вернуть свое имение, завладеть им, сесть на шею местным труженикам-крестьянам. Немцы, однако, не очень торопились облагодетельствовать Семена Гусарука: своими просьбами вернуть ему имение он вызывал у гитлеровцев лишь брезгливые гримасы. Шестидесятипятилетний старик, ярый националист, почти четверть века болтавшийся в эмиграции, лютой ненавистью ненавидел Советскую власть.

И именно ему в припадке пьяной откровенности рассказал Игнат о предстоящем взрыве в театре. Намекнул также, что диверсию готовит не один, а вместе со своим соседом, замечательным парнем из военнопленных. Бывший петлюровский есаул, слушая разглагольствования Игната, щедро наполнял его рюмку самогоном, а сам, вероятно, уже прикидывал, какую пользу можно извлечь из пьяной болтовни слесаря. Теперь, кажется, представился случай доказать фашистам, что и он, их старый холуй Семен Гусарук, кое на что еще способен. «Серьезных услуг» немцы не забывают.

Проводив Игната, петлюровец надел пальто, вышел на улицу и, шаркая по асфальту подошвами когда-то модных штиблет, зашагал к зданию «гейхайме штатсполицай»...

...Николай Поцелуев возвращался домой поздно ночью. После встречи с Игнатом он еще раз побывал на явке у Дмитриевой-Васильевой и вместе с Лизой Гельфонд уточнил некоторые детали похищения власовского эмиссара.

Дом на улице Первого мая, в котором теперь снимал комнату политрук, находился на некотором удалении от тротуара. Палисадник перед ним был густо засажен кустами сирени и акации. Как всегда держа правую руку с пистолетом в кармане пальто, Николай прикрыл за собой калитку, оглянулся — нет ли «хвоста» — и сделал несколько шагов к крыльцу. Из-за кустов к нему метнулись темные фигуры. Кто-то крикнул: «Не стрелять! Брать живым!»

Поцелуев выстрелил первым. Один из нападавших со стоном упал. Политрук быстро повернулся, бросился к выходу, но тут путь ему преградил высокий гестаповец. Николай пальнул в него почти в упор, прыгнул в сторону, за что-то зацепился, упал, лежа сделал еще несколько выстрелов. Теперь стреляли и гестаповцы. Никто не знает, сам ли ранил себя в живот Поцелуев, пытаясь застрелиться, или задела его фашистская пуля, но он уже не поднялся.

Минуту спустя к палисаднику подъехала крытая машина. Гитлеровцы погрузили в нее два трупа в шинелях мышиного цвета, потом запихнули в кузов истекавшего кровью, потерявшего сознание политрука Красной Армии подпольщика Николая Михайловича Поцелуева, нашего боевого друга и товарища.