6 января 1813 года Жуковский приехал в занесенное снегом Муратово. Стоял солнечный, очень морозный день.
Жуковский твердо решил добиться благословения Екатерины Афанасьевны на его брак с Машей и начал действовать отчаянно, упорно. Много раз вступал он после своего приезда из армии в споры с Екатериной Афанасьевной, стараясь не доводить дела до ссоры, искал себе защитников среди родных и друзей, — на сторону Жуковского решительно встали его племянницы Авдотья Петровна Киреевская и Анна Петровна Юшкова, Плещеевы, родственники мужа Екатерины Афанасьевны, барон Черкасов, Иван Владимирович Лопухин и еще кое-кто.
Для Жуковского началась трудная полускитальческая жизнь: много раз он «бежал» из Муратова с отчаянием в душе, потом возвращался.
Он проводил по нескольку дней то в Мишенском у Анюты Юшковой, где жила, не решаясь возвратиться в опустевшее для нее после смерти мужа село Долбино, и Авдотья Петровна Киреевская, сестра ее, [109] В. И. Киреевский, хорошо знавший врачебное дело, в 1812 году вместе с женой и семьей Протасовых ухаживал в Орле за ранеными, в госпитале заразился тифом и умер 1 ноября 1812 года.
то в Большой Черни у Плещеевых, то у Лопухина в селе Савинском, то в своем Холхе.
Из Белёва он сообщил Александру Тургеневу в Петербург: «Я воротился на свою родину из Вильны, бывши свидетелем единственной в истории войны. Не знаю, останусь ли здесь; не знаю, понесет ли меня судьба на Вислу… Я был болен порядочною горячкою и вылежал тринадцать дней в постели. Слабость заставила меня взять отпуск, ибо я никак не мог следовать за главною квартирою: путешествие в маленьких санках и в сырую весеннюю погоду могло бы возобновить горячку, которая была бы, вероятно, смертельная. Жаль мне, что твой курьер не застал меня в Вильне… Мог ли бы ты вообразить, чтобы я когда-нибудь очутился во фрунте и в сражении?»
Княгиня Авдотья Ивановна Голицына [110] Голицына А. И. (1780–1850) — прозванная «La Princesse nocturne» («ночной княгиней») за то, что она «ночи превращала в дни», как пишет мемуарист, собирая у себя литературный салон не ранее полуночи. Позднее — в 1818 году — у нее бывал А. С. Пушкин.
прислала Жуковскому свой проект нового русского герба, в который, по ее мнению, надо включить знамя ополчения 1812 года. Она хотела, чтобы поэт-патриот поддержал ее мнение перед обществом. В ответном письме Жуковский говорит о войне: «1812 год был для нас важен не одними победами; он открыл нам в самих нас такие силы, которых, может быть, прежде мы не подозревали. Всего важнее для народа уважение к самому себе: теперь мы приобрели его… Ужасное потрясение 1812 года вместо того, чтобы нас сразить, только что нас пробудило… Мы увидим Россию на такой степени величия, на какой никогда она еще не стояла».
В первом же своем по возвращении из армии письме Жуковский говорит Тургеневу о своем желании собрать в одно целое свои стихи и поручить их издание ему. С этого времени началась подготовка первого издания стихотворений Жуковского, которое при медлительности Тургенева (а ему еще помогали Дашков и Кавелин) и взыскательности Жуковского к своим стихам продлится еще два года.
…Петр Вяземский в конце 1812 года приехал из Вологды в Москву, и его ужасно поразил вид разрушенного и полусожженного города. Он старался привести в порядок Остафьево, начал переписку с друзьями и стал подумывать об отъезде в Петербург. «Стану звать его с собою, — писал он в начале 1813 года Тургеневу о Жуковском. — Ему теперь дует попутный ветер, непременно нам, то есть его друзьям, надобно его заставить воспользоваться хорошею погодою. Полно ему дремать в Белеве». Тургенев отвечал Вяземскому: «Жуковский ничего не делает, кроме прекрасных стихов… Услышит ли он, наконец, голос дружбы, призывающий его к берегам Невы?» Вяземский: «Желал бы очень, хотя и на плечах, притащить и Белевского нашего Тиртея… [111] Тиртёй — греческий поэт VII–VI в. до н. э., своими песнями возбуждавший мужество спартанцев во время войны.
Мы с ним ведем самую частую переписку. Я намерен, если не удастся мне выманить его из берлоги, съездить к нему перед поездкой своею в Петербург».
Жуковский обещал Вяземскому приехать в Москву. Вяземский отвечал ему стихами:
Я жду тебя, товарищ милый мой,
И по местам, унынью посвященным,
Мы медленно пойдем, рука с рукой,
Бродить, мечтам предавшись потаенным;
Здесь тускл зари пылающий венец,
Здесь мрачен день в краю опустошений,
И скорби сын, развалин сих жилец,
Склоня чело, объятый думой гений,
Гласит на них протяжно: нет Москвы!
И хладный прах, и рухнувшие своды,
И древний Кремль, и ропотные воды
Ужасной сей исполнены молвы!
Читать дальше