Анри Труайя - Сын сатрапа

– А разве Воеводов не вложил тоже свои деньги в фильм «Ради женской улыбки»?

– Нет, – сухо ответил папа. – Его упрашивали, когда он был еще в Марселе, но он отказался.

– Как всегда он оказался более практичным, чем все остальные! – вздохнула мама. – Естественно, что люди, подобные ему, преуспевают там, где другие остаются без гроша в кармане!

Задетый за живое отец возразил, что нужно было совсем немного, чтобы эта «Женская улыбка» одержала триумф. Если бы в ней снимались такие звезды, как Иван Мозжухин и Ева Франсис, то она бы, по его мнению, покорила зрителей. Александр и Ольга, которых сочли «достаточно взрослыми» для того, чтобы посмотреть фильм, оценили его как «очень слабый». Что касается м-ль Буало, то она отметила, что история была, конечно, захватывающей, но исполнители играли в «вольных сценах» неубедительно. Что могла, мысленно спрашивал я себя, знать эта тучная, старая, мужеподобной внешности дева с резким голосом по части любовных эмоций? Мои сомнения, казалось, не коснулись мамы, которая одобрила мнение гувернантки.

Раздраженный пустячными спорами по поводу оскорбительной для его репутации делового человека неудачи папа коротко отрезал, что этот экскурс в кинематографические дебри послужил ему уроком и что его на этом больше не возмешь. Честным людям, считал он, не следует рисковать, участвуя в делах артистов, манипулирующих образами и словами. Мой брат – «ученый», с гордостью носивший свои первые настоящие брюки, – поспешил поддержать его. В противоположность мне он был больше увлечен цифрами, чем буквами, алгебраическими задачами, а не упражнениями сердечными, измеримой, осязаемой реальностью, а не тщетным мерцанием миража. Сестра, напротив, была скорее на моей стороне. Она, конечно, догадывалась, что между танцем и мечтой граница почти незаметна и что каждый может перемещать ее по своей прихоти. Что касается мамы, то она балансировала между желанием мыслить здраво и соблазном фантазии. Впрочем, в эту минуту ни один из присутствовавших не был убедителен в моих глазах. Все они казались мне столь же чуждыми моим проблемам, как и старая, замкнувшаяся в своем молчании бабушка. Из туманной дискуссии, оживившей всех сидевших за столом, я уловил единственный реальный факт: Воеводовы жили где-то в Париже, и я скоро смогу снова увидеть своего друга с парохода «Афон» . Воспользовавшись короткой паузой в разговоре, я произнес настойчиво и громко:

– Мне бы очень хотелось сходить к Никите!

– Зачем? – возразил папа. – Воеводовы не нуждаются в таких посетителях, как мы, бедствующих эмигрантах!

Более снисходительная мама ласково вмешалась:

– Не будем слишком строгими, Аслан! Мы, может быть, не знаем всего о них. В сущности, ты упрекаешь их за то, что они оказались более практичными, чем мы!

– Когда практичность достигает определенной черты, она граничит с нечестностью! – заметил папа.

– А честность с наивностью! – заключила мама с ласковым укором. – Впрочем, Никита, за которым я наблюдала на пароходе, мальчик воспитанный, общительный и приятный…

– Его отец тоже воспитанный, общительный и приятный. Но если стереть лакировку…

– Ну что ж, не стирай, Аслан! Довольствуйся видимым, и все пойдет лучше для всех! У нашего сына есть только французские друзья в лицее. Это хорошо, но этого недостаточно. Я была бы рада, если бы у него был хотя бы один русский друг.

– Для чего?

– Для того, чтобы его уравновесить!

Морщинка между черными густыми бровями папы разгладилась, он взял мамину руку, лежавшую на столе, поднес ее к губам и прошептал:

– Ах, Лидия, Лидия, ты заставишь меня пролезть, как сказали бы французы, в мышиную норку!

Убедила ли она его? Думаю, что нет. Однако он знал, что, согласившись с мамой в незначительном, будет лучше понят, когда откажется уступить ей в главном. Обрадовавшись победе, я соскочил со стула и с жаром поцеловал маму. Высвобождаясь из моих объятий, она прошептала:

– Ты с ума сошел, Люлик. Постой, ты испортишь мне прическу!

Я отступил, задетый этим прозвищем Люлик, которым она называла меня с колыбели. У нее была мания давать уменьшительно-ласкательные имена. Так, она называла брата Александра Шурой. Но он категорично настоял на том, чтобы ему вернули его полное имя. Закончилось тем, что она покорилась, и «Александр» в ее разговоре чередовался с «Шурой». Я решил последовать примеру старшего брата:

– Ну мама, – сказал я, – я не хочу, чтобы ты называла меня Люлик!