Павел Федоров - Генерал Доватор (Книга 1, Глубокий рейд)

Шаповаленко начал их считать: "...девять, десять... восемнадцать... двадцать три..." Всего в колонне было тридцать семь грузовых машин и одна легковая, шедшая впереди. Колонну прикрывали тринадцать мотоциклистов, вооруженных ручными пулеметами. Шаповаленко оттянул затвор автомата...

Слева, над самым ухом Филиппа Афанасьевича, раздался треск. Это Чалдонов выпустил из автомата сигнальную очередь по легковой машине. И тотчас раскатился кругом ошеломляющий грохот. Легковая машина встала поперек дороги. В кабине шофера мелькнул высокий околыш офицерской фуражки... Шедший следом за легковой машиной трехтонный грузовик расплющил ее, как яйцо, и сполз в кювет. Вспыхнувший бензин жарким пламенем охватывал груды обломков. Пятнадцать пулеметов в упор расстреливали истошно вопивших под брезентом гитлеровцев. Солдаты выпрыгивали из машин; одни из них, скошенные пулями, другие, охваченные смертельным страхом, валились в кювет...

Мотоциклисты, ехавшие в хвосте, повернули было назад, но их встретил огонь эскадрона Биктяшева, сидевшего в засаде с противоположной стороны шоссе.

В этой операции было уничтожено около 400 гитлеровцев, 38 автомашин и 13 мотоциклов. 130 немецких солдат были взяты в плен. Захваченные трофеи удивляли казаков своим ассортиментом. Некоторые машины были похожи на универсальные магазины. В них можно было найти все: от дамской юбки до потрепанного ученического портфеля.

В одной из машин Шаповаленко отыскал поношенную рясу священника, сшитую из добротной коричневой материи. Тут же валялась мягкая фетровая шляпа.

Филипп Афанасьевич примерил ее, мельком взглянул, как в зеркало, в разбитое стекло машины. С густой своей широкой бородой, с усами лихого запорожца, он походил в шляпе на соборного протодьякона гоголевских времен.

- Кончай, хлопцы! - возбужденно кричал Чалдонов. Лицо его с заострившимися небритыми скулами выглядело постаревшим, а волосы, казалось, были чернее обыкновенного.

Казаки, окружив толпу пленных, гнали их к лесу. Остальные торопливо поджигали уцелевшие машины. На одной из них автоматически включилась сигнальная сирена и выла, выла, как взбесившееся чудовище...

Заваленный трупами большак дымился, над пылавшими машинами летали густые хлопья черной копоти. В огне сухими трескучими залпами рвались патроны.

Торбе хотелось скорей уйти от этого смрадного места.

В бою, так же как и Филипп Афанасьевич, он рванулся к горевшим машинам одним из первых, в каком-то исступлении нажал на спуск автомата и выпустил по брезенту почти весь диск. Фашисты выпрыгивали из машин и тут же падали. Торба продолжал стрелять. Когда патроны кончились, лихорадочно вставил новый диск, а старый бросил под ноги. Подобрал он его, когда уже все было закончено...

Сейчас Захар машинально шагал вслед за Шаповаленко, как в пьяном чаду.

"Сколько я перебил фашистов?" - возник в голове вопрос. Он не мог ответить на него. Под брезентом гитлеровцев не было видно, а когда они прыгали из машин, то тут же падали, а рядом стреляли и другие... Захара охватывало гордое сознание, что именно от его длинной автоматной очереди эти горластые солдаты прыгали из машин с искаженными от ужаса лицами, падали на землю, которую пришли завоевывать.

...Вставало солнце. Голубое небо спрятало звезды, точно наглухо закрыло невидимые ставни, раздалось вширь и ушло высоко вверх. С тихим ропотом зашевелились листья деревьев.

Разведчики пробирались по краю леса. Под ногами шуршала густая трава, сапоги топтали вздрагивающие безыменные цветочки. Присели отдохнуть. Шаповаленко положил сверток в сторонку и достал из кармана банку трофейных консервов. Уничтожили консервы быстро, с настоящим армейским аппетитом. Закурили.

- Слушай, Захар, тебе страшно было сегодня или нет? - Филипп Афанасьевич неожиданно перешел на русскую речь.

- Ты это чего? - спросил Захар, смущенный прямым вопросом и необычным оборотом речи друга.

- А того, что надо взнуздывать себя покрепче! Не кидать пустые диски, не горячиться...

Торба покраснел. Наклонив голову, он счищал со шпоры грязь.

- Заспешил...

- Был один чудак на свете. Мать к обедне ушла, а он заспешил и, не дождавшись ее, кисель наполовину съел. Потом увидел в окошко - народ идет из церкви и начал молиться: "Святой Гурку, натягни на кисель шкурку, а то мамо иде..." Думаешь, помогло? Мать спустила ему портки и влепила по шкурке... Так и тебе следует: щоб не спешил да за товарищами следил, а то побежал и назад не оглядывается. А ежели лихо товарищу будет, кто должен его выручить?