Тамара Катаева - Другой Пастернак - Личная жизнь. Темы и варьяции

ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Пастернак и Ивинская. Стр. 203. Где она родилась, Ольга Всеволодовна, чтобы ей поверили? Где это в Советском Союзе в волнении привставшие со стула дамочки обещались спасти от репрессивной машины, от Ежова, от Берии, от застенков и лагерей, от ГУЛАГа своих возлюбленных – и действовали, не мешкая ни минуты, и спасали? Иностранцы компетентно подтверждали: если б не Марья бы Петровна, сгнить бы нашему гению лагерной пылью, как безумный, больной, мнительный и ненавидимый Осип Мандельштам. Где, когда не проявила должной решительности Надежда Яковлевна? Что бы было не отбросить все: «Все! теперь не до красивых речей!» Иностранцы, конечно, верят. «Если его не арестовали, – пишет Серджо д'Анджело, – то только благодаря Ольге Ивинской» (ФЕЛЬТРИНЕЛЛИ К. Senior Service. Стр. 116).

Какой-то меченый – метящий – атом: Нобелевская премия. Мало что конкретное обозначая на самом деле, бродила по двадцатому веку и метила то одно, то другое. В девятнадцатом веке роль Нобелевской премии исполнил Наполеон Бонапарт. Стало ясно, что за личные заслуги, амбиции и удачи можно стать Наполеоном. Награда эта была столь штучна (где «столь» означает «абсолютно»), что не особенно к ней и рвались. Для получения же Нобелевской премии голой удачи надо было немногим меньше, но этих крохотных цифр хватило, чтобы к ней стремились тысячи. Тысячи ушли в могилы, не получив и не приблизившись, – будучи гораздо более значительными персонами в своих отраслях, чем законные состоявшиеся но-белиаты.

Альфред Нобель не Господь Бог, он судил и награждал на земле – но не всех. Он давал только имущим. У неимущих не отнимал – но им ничего не прибавлялось. «Нобелевскую премию получили в последнее время и другие поэты: Дерек Уодкот, Шимас Хини, Вислава Шимборска. То есть „на наши деньги“ примерно Роберт Рождественский, Евгений Винокуров, Маргарита Алигер. <> Причисление Бродского к сомнительному сонму нобелевских лауреатов стало для него не только не возвышением, но разве что только не понижением. Нобелевских лауреатов среди поэтов много, а Бродский – один».

ТОПОРОВ В. Похороны Гулливера в стране лилипутов. Стр. 15. Поэт Пастернак тоже не много блеску приобретает от Нобелевской премии.

«Да, Лелюша, представь себе, я получил эту премию, и вот сейчас я хочу с тобой только посоветоваться… » (ИВИН-СКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. Стр. 263). Это его разговоры, записанные Ивинской.

Он всегда много зарабатывал. Нобелевскую премию можно было принять. Считая по тем временам, расклад был такой: премия – 160 000 долларов, доллар – 62 копейки (если всю премию по закону перевести в СССР), подоходный налог 13%, остается почти 80 тысяч рублей, на старые деньги – 800 тысяч. Автомобиль «Волга», на который не было денег у Зинаиды Николаевны, но были под подушкой на карманные расходы у Ольги Всеволодовны, и Зинаида со скандалом заставляла Пастернака бежать за пруд и деньги приносить (с покупкой автомобиля подвернулась срочная оказия), стоил 45 тысяч.

Безразличие Пастернака к деньгам и к славе, как должно быть в старости, он отказался не под давлением, просто отмахнулся: «Согласись, мы отказались из вежливости… » А так хотелось посидеть среди студенческого веселья, доступности женских ласк, и Олюша – стандарт женской красоты по версии «Плейбоя»: в меру полная, тонкая талия, маленькая нога, невысокая, блондинка…

Как некрасиво Пастернак отказался от Нобелевской премии! Что-то спутав в общей картине – и не желая сказать ничего своего.

Письмо к никому, кроме него, не известной стажерке, француженке Жаклин де Пруайар: «Не подумав о Вашей нечеловеческой занятости и нехватке времени, я предлагал Вам воспользоваться Вашей прежней доверенностью, НАПИСАННОЙдо грозных событий, до скандала. Я представлял себе как Вы, может быть, отправитесь в Ст<���окгольм> и не по моему поручению, а в соответствии с Вашими собственными правами, примете вместо меня свободное участие в церемонии выдачи премии и по-своему скажете ответную речь, обращенную к королю» (ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 10. Стр. 405). Письмо – в стилистике переписки Пастернака с издателем, с Фельтринелли, когда он обращается к нему «Мой дорогой, большой и благородный друг», а приветы его матушке, не быв с ней знакомым, передает, называя ее уважаемой и достойной восхищения. Такие скифские и азиатские церемонии. Молоденькой парижанке Жаклин – свои экивоки. Он писал ей свое фантастическое предложение о свободной поездке в Стокгольм, совершенно не приняв во внимание единственно важный и имеющий значение момент – ее нечеловеческую занятость. Получил НОБЕЛЕВСКУЮ премию – а она тем и знаменита, что самый презирающий ее человек, – ах, сколько их говорит о нобелевке совершенно пренебрежительно, совершенно уничижительно, – но и он, этот продвинутый и такой изысканно-снобистский человек – он тоже знает, о чем, о какой такой премии идет речь. Ее знает все человечество. И если кому-то по какому-то редчайшему раскладу выпадает необходимость представлять достойного нобелиата на респек-табельнейшей в мире церемонии – ну что тут доверителю спохватываться, бить себя по лбу, осознав оплошность и навязчивость: «Ведь вы так нечеловечески заняты! Столько дел у Вас! А я тут со своей ерундой! Брось все свои дела, срывайся тут и в Стокгольм поезжай! Будто ближний свет». А дальше просто жутко представить себе бедную Жаклин, как она читает письмо о том, что предлагалось ей в пропавшей открытке в соответствии с ее собственными правами отправиться в Стокгольм и свободно и радостно принять Нобелевскую премию, запихать ее в чемодан и по-своему что-то сказать королю.