Алёна Долецкая - Не жизнь, а сказка

Что там дальше?

Алёна Долецкая, 2007 г.

Лет через шесть, в конце 90-х, отправилась на интервью с журналистом The Sunday Times по случаю запуска Vogue в России. Выбор «в чём идти» был непрост: то ли белый пиджак Cacharel с широченными брюками Miu Miu или строгий тёмно-синий брючный костюм Zara. Остановилась на костюме. Помню взгляд оценивающий журналистки, к которой я пришла на интервью. На страницах престижного лондонского издания этот тёмно-синий костюмчик был упомянут в первых строках с такой английской сухостью, что до меня дошло — «уппс, похоже, Сарочка дала маху».

«Не то надела, не то взяла с собой, не то уложила в чемодан» — это меня нагонит ещё не раз. Хотела поддержать русских дизайнеров и в статусе главреда Vogue заявилась на ужин владельца издательского дома в красном парчовом полупальто от Чапурина, ворот и рукава которого были отделаны длинной рафией, типа соломы, получила брошенные в спину шёпотом «Oh, these Russians» и десять пар поднятых бровей. Ну и что? Час эпатажа, зато сказала, что хотела.

Поначалу в показах мод меня очень озадачил такой парадокс: подиумы горели всеми цветами радуги, а первый ряд с главными всего главного был окрашен исключительно в чёрный цвет. Да и второй и третий ряд не отставал. Что это было — униформа? Заявка на принадлежность к касте? Скоро я просто пойму, что мода с её кажущейся легковесностью — жёстко структурированная разновидность бизнеса. В моде надо чётко понимать иерархию влиятельных и молодых, состоявшихся и начинающих, статусных и неизвестных. Униформа судей — чёрная.

В позиции главреда мне было легко и приятно прикипеть к LBD (на модном жаргоне little black dress/маленькое чёрное платье). У меня оно превращалось в маленькое розовое, маленькое белое и даже маленькое цикламеновое. Narcisso Rodrigues, Dolce&Gabbana, YSL, кажется, кроили под меня. Вышло уместно, органично и не противоречило любимому принципу Пушкина о соразмерности и сообразии.

Алёна Долецкая, 2017 г.

И тут, в начале нулевых, незаметно, но верно, подкрался… как бы это сказать? — новый поворот в модном мире. Жирно смазанные шарниры модных империй заскрипели. На дворе финансовый кризис. Знаменитых дизайнеров увольняют, как бухгалтеров в прачечных, журналисты уже не бегают за новыми назначенцами, и пишут в жанре «говорили два пресс-релиза». На модном фронте широкомасштабную и изобретательную атаку ведёт войско масс-маркета. Модники и пижоны всего мира рванули в Uniqlo, And Other Stories и прочие Zara.

Не утихомирить нас, девочек. Новые дизайнеры продолжают творить и продавать в интернете. Особо продвинутые модницы осознали, что в год сжигаются сотни тонн непроданных курточек и платьицев, юбочек и брючек, и планету надо спасать от мусора и от неуёмного нашего консьюмеризма. Теперь их волнует не только модный покрой и имя дизайнера, но и экологичность производства и социальная ответственность.

Скоро девичьи страсти утихнут, общая сознательность повысится. И вот представляю, как молодая невеста говорит своей мамой лет так через пятьдесят-семьдесят:

— Ма-а-ам, может, мне пойти в светло-кремовом шёлке из апельсиновой кожуры от Роберто Сунь Выня?

— Ну, детка, а почему не в жемчужного цвета от Изольды Кватимото из конопляных волокон?

Моя потеря девственности с мужчиной, к которому я испытывала серьёзное чувство, была почти комична. Но секс вошёл в мою жизнь как что-то совершенно естественное, и важно — как логичное продолжение влюблённости. А вот как у мужчин случается упражнение в стиле пушкинского «вчера я выеб эту Керн» — я долгое время не понимала.

У меня много подруг, которые в середине разговора про кино-вино-домино могут сказать: «Ой, слушай, ну невозможно уже, надо бы сексом заняться». «С кем, — спрашиваю. — Кто новый роман?»

«Да нет у меня никакого романа, — отвечает. — Просто надо пойти позаниматься сексом. Как говорится, для здоровья». И вот про это здоровье я никак не могла понять. Вроде с точки зрения физиологии — да, это важно — поднимать пульс, опускать пульс. Но, если в этом нет сердечной составляющей, моя физиология спит.

Поехала я как-то в дом творчества кинематографистов в Пицунду, где подружилась с девчонкой. Её звали Элька, и выяснилось, что мы в одно и то же время читаем Набокова, только я — «Машеньку», а она — эссе «О пошлости». И мы принялись вместе гулять, играть в теннис, плавать и искать места, где можно позагорать голышом, чтобы не оставалось белых следов на плечах.