Алёна Долецкая: Не жизнь, а сказка

— Щас они тут будут развлекаться по вашим угодьям, а нам тут часами ждать?!

Ни в какую тётки не соглашаются: у них бизнес, вызовы.

— Понимаете, иначе ничего не произойдёт, — говорю. — Хаски — про свободу, без неё никуда.

Соблазняю их чаем, хачапури, которые только что напекла. Всё что угодно, только давайте выпустим собак оттянуться на свободе. Вешаю тёткам лапшу: участок большой, заборы прекрасные, ничего не случится, и Рэй её никуда не отпустит, потому что видно, что она ему нравится. Вешаю, вешаю, а у них клиенты ждут, а у нас романтика, жажда свободы и любви.

Искусная риторика и запах свежих хачапури сделали своё дело. Колли спустили с поводка. И тут началось.

Они понеслись друг за другом. Рэй был заметно озадачен, потому что до этого в его жизни были только побеги к чужакам. А куда и зачем бежать? Туда, где бездомные собаки, за забор, на чужой участок в культурном дачном посёлке не забежишь. И судя по травмам, с которыми он возвращался со своих эскапад, парень бился всерьёз. Мы его потом зашивали, бинтовали, мазали вонючей мазью, которая сращивает шкуру с тканями, и приводили в божий вид. А тут — никаких тебе препятствий. И у него в глазах было стойкое недоумение.

Разумеется, страсть победила и всё у них произошло, причём по полной программе. Кстати, вся эта беготня и знакомые нам движения сзади — ерунда. А вот когда собаки входят в замок, это и есть самый главный момент — момент абсолютной обездвиженности и экстаза. У обоих — почти стеклянные глаза, и они несколько минут находятся в состоянии полного транса. Я этого никогда прежде не видела, потому что никогда не выписывала собаку-проституточку.

Всё закончилось счастливо. Колли уехала. Рэй, «усталый, но довольный», пошатываясь, лёг на поляну под лилии и пролежал на ней до самого вечера. На морде у него была написана абсолютная благость.

Ведь после всех его прежних загулов я его находила и истерично чехвостила, а у него оставалось чувство вины. Завершением любого побега были скандал и крик: «Я тебя восемь часов ищу! где тебя носит! я вся извелась, я боюсь за тебя, у меня нервы сейчас лопнут!» И он всегда должен был лебезить, смущаться и извиняться.

А здесь первый раз в жизни — такая вот гармония. И сама не кричит, и я доволен. Вот оно счастье.

Коко Шанель причитала, что, если б на свете не осталось мужчин, женщины ходили бы голые. Её соперница по жизни Эльза Скьяпарелли уверяла, что женщины одеваются, чтобы раздражать других женщин. Мужчин в этой ситуации вообще страшно слушать: их, Ивановых, не разберёшь. Ну и как водится, поделюсь своим бесценным.

Выхожу я замуж и в свои восемнадцать советуюсь с мамой, конечно.

— Иди в длинном бело-голубом из парчи, — советует мама.

— Мам, хочу в бело-розовом на пуговках, обтянутых шёлком, и со шлейфом.

Чисто Гоголь: «Фи, маменька, голубое! Мне совсем не нравится…» Но всё равно пошла в голубом, потому что только мама могла сорок пять минут разглаживать утюгом мои вьющиеся волосы. По вопросу одежды это был последний в жизни компромисс. Смотрю на старые фото и никакого умиления: ну что за село? Я ещё не знаю примету, что в голубом-то как раз и нельзя. К разводу.

И девочка отправилась во взрослую самостоятельную жизнь. Завертелись хипповые 70-е, и не сшить себе светло-лимонный хлопковый «ансамбль» из короткой юбки с коротким топом на завязке под грудью с обнажённым животом — себя не уважать. Группа «АББА» нервно курила в коридоре. Брюки клёш, которые подметали пыльные московские улицы, были особым шиком. А уж когда мне привезли из-за границы джинсы Levi’s, но не классические, а широкие клешёные, да ещё с двойной строчкой сзади по центру — я стала главной на университетском «сачке», и моему пижонству не было предела.

Алёна Долецкая, 1985 г. Фото: Валерий Плотников.

Глянцевых журналов в помине не было, зато были пластинки «оттуда» с любимыми звёздами на обложке и, конечно, было кино. А ещё у тех, кто любил одеваться, были свои портнихи, Наташеньки и Олечки. Они не всегда врубались в творческий порыв, но под чутким руководством отшивали красивые, скажу я вам, вещи.

Но, когда меня укачивало в метро от учебников по языкознанию и латыни, главным развлечением было одевать, раздевать и переодевать своих визави. Дорога в университет каждый день — минут двадцать, времени полно. Этой, пышногрудой, платье бы чуть приталить, чтобы у тела форма появилась, и удлинить его на полтора-два сантиметра. А вот широкоплечий пиджак ей с такой грудью совсем нельзя, надо бы снять. А это пальто тухло-сиреневого цвета, который угробит любую красотку, вообще бы сжечь дотла. Ей, с такой алебастровой кожей и рыжеватыми волосами, нужен изумрудный. Кстати, волосы… И так до объявления «Следующая станция “Университет”!»