Чтобы не возникло мнение, будто он предлагает закрыть и уничтожить реальные и специальные школы, Пирогов восстает против тех двух крайностей, что родители самоуправно распоряжаются участью детей и что реально-специальные школы принимаются за воспитание тех возрастов, для которых общее человеческое образование несравненно существеннее всех практических приложений. “Уже давно оставлен варварский обычай выдавать дочерей замуж поневоле, а невольный и преждевременный брак сыновей с их будущим поприщем допущен и привилегирован; заказное их венчание с наукой празднуется и прославляется, как венчание дожа с морем”. Можно получить специально-практическое образование не в ущерб общему человеческому.
“Вникните и рассудите, отцы и воспитатели! – взывает далее Пирогов. – Все должны сначала научиться быть людьми. Все до известного периода жизни, в котором ясно обозначаются их склонности и их таланты, должны пользоваться плодами одного и того же нравственно-научного просвещения. Недаром известные сведения исстари назывались humaniora, то есть необходимые для каждого человека. Эти сведения остаются навсегда теми же светильниками на жизненном пути и древнего, и нового человека”.
Прекрасно сознавая всю необходимость специализации при современных успехах наук и искусств, Пирогов, тем не менее, считает, что “никогда не нуждались истинные специалисты так сильно в предварительном общечеловеческом образовании, как именно в наш век. Односторонний специалист есть или грубый эмпирик, или уличный шарлатан”. В устах такого специалиста, как Пирогов, подобные слова приобретают особое значение.
Спрашивается, как приготовить детей к неизбежной борьбе, которая им предстоит? “Каков должен быть атлет, приготовляющийся к этой роковой борьбе?” Он должен иметь хоть какое-нибудь притязание на ум и чувство, не уклоняясь, однако, чересчур в сторону грубого материализма и холодного разума, отвечает Пирогов. “Скажут, что это общие риторические фразы. Не требуйте от меня большего; больше этого у меня нет ничего на свете”,– вырывается у Пирогова. “Пусть ваши педагоги сделают из моих и ваших детей то, чего я так искренно желаю, и я обещаюсь никого не беспокоить риторическими фразами, а молчать, – не без иронии заверяет Пирогов. – Поверьте мне. Я испытал эту внутреннюю роковую борьбу, к которой мне хочется приготовить исподволь и заранее наших детей; мне делается страшно за них, когда я подумаю, что им предстоят те же опасности”. От этой борьбы не спасает и та дрессировка, которая господствует в школе и которой Пирогов посвящает чрезвычайно образные и справедливые строки.
Статья Пирогова обратила на себя внимание тогдашнего министра народного просвещения Норова, который и предложил ему занять место попечителя Одесского учебного округа. Знаменитый хирург принял это предложение и 3 сентября 1856 года был назначен исправляющим должность попечителя. Знакомые с взглядами Пирогова на воспитание, взглядами, вылившимися в “Вопросах жизни”, согласятся, что он был подготовлен к принятой на себя задаче практического проведения своих взглядов – и по личным качествам, и по опыту, и по образованию. “В моих глазах попечитель есть не столько начальник, сколько миссионер”, – говорит он позднее. И действительно, Пирогов миссионерствовал – сперва в Одессе, затем в Киеве.
Когда Пирогов явился в Одессу, он застал там ужасные порядки в учебных заведениях.
“В то время, когда Пирогов был назначен попечителем, – вспоминает на страницах “Русской старины” тогдашний гимназист, – в низших и среднеучебных заведениях (до IV класса) царила розга. Кроме розги практиковалась и кулачная расправа. Во второй одесской гимназии с этой стороны приобрел знаменитость учитель немецкого языка в низших параллельных классах Андриясевич… Кровь на лице, шишки на голове (он очень метко бросал мелом), клок выдернутых волос – таковы вещественные результаты часового пребывания Андриясевича в классе немецкого языка… Разумеется, и десятая часть подвигов этого наставника осталась неизвестною Пирогову; но достаточно было и немногого, чтобы Пирогов попросил его убраться” (Добров).
Естественно, что приезда нового попечителя ожидали с нетерпением, иные – с трепетом. Говорили, что новый начальник – человек крутой, резкий, с манерами грубыми, не то что покладистый мягкий Княжевич, бывший попечитель. Административные лица учебного ведомства заранее уже побаивались его.
Читать дальше