Организация транспорта раненых и больных находилась в весьма неприглядном положении. Транспортируемые глубокою осенью и зимой за 400, 500 и даже 700 верст раненые и больные зачастую гибли во время продолжительной перевозки, лишенные всякого ухода, или же платились своими конечностями. Больными с отмороженными в транспортах ногами были переполнены крымские госпитали.
Для того чтобы обставить по возможности лучше транспорт раненых, которых отправляли из Симферополя в Перекоп, Екатеринослав и Берислав, Пирогов устроил особое транспортное отделение сестер со старшей Бакуниной. Сестры милосердия должны были сопровождать транспорты и вести особые путевые журналы.
Крымская война легла мрачной и гнетущею тучей на отзывчивую душу Пирогова. Среди массы тяжелых, страшных и возмущающих душу впечатлений, пережитых Пироговым в десятимесячное пребывание в Крыму, когда каждый месяц казался годом, одним из немногих светлых лучей являлась трогательная и самоотверженная деятельность русской женщины – сестры милосердия. Лишь по прошествии 10 лет, когда Пирогов жил за границей, он нашел возможным в своих “Началах военно-полевой хирургии” поделиться со своими товарищами по науке теми наблюдениями и тем богатым запасом опыта, который он вынес из-под стен Севастополя. Десять лет понадобилось Пирогову для того, чтобы sine ira et studio воскресить в своей памяти пережитое и объективно оценить его. Не входя в подробный разбор этого классического труда как слишком специального, мы остановимся лишь на некоторых вопросах, представляющих более общий интерес. Сюда относится организация помощи раненым.
“В военное время, – писал Пирогов, – почти нет возможности правильно распорядиться нашими пособиями. То нет довольно рук, то нет у рук головы, то встречаем, когда не нужно, избыток, а когда нужно, недостаток лиц, необходимых для самых главных пособий. Поэтому врач, получая на свое попечение раненых, должен прежде всего действовать административно, а потом – врачебно”.
Мысль эту Пирогов и осуществил в принятой им сортировке раненых, о которой мы уже говорили выше и которая практиковалась им на перевязочных пунктах и при приеме больших транспортов. Что касается дальнейшей судьбы раненых, то Пирогов, считая крайне неблагоприятным скопление громадного числа больных и раненых вблизи театра военных действий в районе расположения действующих войск, предложил систему рассредоточивания, то есть раненых после битвы, как можно скорее, рассредоточивать и отделять, размещая их в близлежащих деревнях и городах. Эта система была применена пруссаками с блестящим успехом во франко-прусскую войну. Касаясь другого вопроса, весьма важного, а именно – наиболее полной научной обработки медицинских наблюдений на войне, Пирогов еще за год до Женевской конвенции предлагал сделать медицину во время войны нейтральной.
“Военные врачи воюющих держав, – читаем мы в “Началах военно-полевой хирургии”, – должны быть членами одного общего врачебно-статистического комитета… Воюющие стороны могут согласиться и в том, чтобы доставлять врачам все средства, служащие к разъяснению научных вопросов, интересующих все человечество, и устранить по возможности препятствия к взаимным совещаниям и корреспонденциям врачей, а врачи обеих сторон в свою очередь должны быть обязаны честным словом и присягой не злоупотреблять данною им свободой действий”.
Эта мысль о научном общении врачей воюющих сторон так занимала Пирогова в Крымскую кампанию и он так много говорил об этом, что в Севастополе сложилась легенда, будто бы Пирогов ездил в неприятельский лагерь на небывалую консультацию.
По возвращении из Крыма в декабре Пирогов вскоре оставил кафедру хирургии в Медико-хирургической академии. Что Пирогов не “оставил и не изменил хирургии”, это он блестящим образом доказал своими классическими “Началами общей военно-полевой хирургии”. Он доказал это также, откликнувшись немедленно на приглашение Красного Креста посетить и осмотреть военно-санитарные учреждения в франко-прусскую войну 1870 года и на вторичное приглашение того же Общества осмотреть военно-врачебные учреждения нашей армии в 1877 году. От второй, крайне утомительной поездки Пирогова не мог удержать и его возраст – а было ему уже 67 лет. Это не было “изменой” с его стороны. Это было sйparation du corps, [6]в котором на долю Пирогова выпала, быть может, страдательная роль.
Эти соображения невольно просятся на перо, если вспомнить, например, о приеме, встреченном Пироговым по возвращении с Кавказа, и о некоторых других аналогичных эпизодах его служебных отношений. Во весь петербургский период деятельности Пирогову приходилось постоянно вести мелкую и бесплодную войну. Он был и желал быть хирургом и профессором хирургии, но он не умел и не желал ни быть, ни казаться чиновником хирургии.
Читать дальше