Віктор Берестенко - Тарас Шевченко та його доба. Том 2

Псалом Глинки уморительно смешон.

1835

8 января. Начнём новый год злословием, на счастие…

Бриллианты и дорогие каменья были ещё недавно в низкой цене. Они никому не были нужны. Выкупив бриллианты Натальи Николаевны 147, заложенные в московском ломбарде, я принуждён был их перезаложить в частном ломбарде, не согласившись продать их за бесценок. Их требуют в кабинет, и вот по какому случаю.

Недавно государь приказал князю Волконскому 148принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 руб. Князь Волконский принёс табакерку. Государю показалась она довольно бедна. – «Дороже нет», – отвечал Волконский. «Если так, делать нечего, – отвечал государь: – я хотел тебе сделать подарок, возьми её себе». Вообразите себе рожу старого скряги. С той поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелись уже в 60 000 р.

Великая княгиня 149взяла у меня Записки Екатерины II 150и сходит от них с ума.

Февраль. С генваря очень я занят Петром… Придворными сплетнями мало занят…

Филарет сделал донос на Павского 151, будто бы он лютеранин. Павский отставлен от великого князя 152. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судья; но ласково простился с Павским. Жаль умного, учёного и доброго священника! Павского не любит Шишков 153, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в число членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в корнях президента. Митрополит на место Павского предлагал Кочтова 154, плута и сплетника. Государь не захотел и выбрал другого человека 155, говорят, очень порядочного. Этот приехал к митрополиту, и старый лукавец сказал:

«Я вас рекомендовал государю». Qui est-ce que l’on trompe ici? 156

В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже – не покупают. Уваров 157большой подлец. Он кричит о моей книге, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков 158(дурак и бардаш) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои произведения с одного согласия государя… Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках 159. Об нём сказали, что он начал тем, что был б… потом нянькой и попал в президенты Академии, как княгиня Дашкова 160. Он крал казённые дрова и до сих пор на нём есть счёты (у него 11 тысяч душ, казённых слесарей употреблял в собственную работу etc, etc). Дашков (министр) 161, который прежде был с ним приятель, встретив Жуковского под руку с Уваровым, отвёл его в сторону, говоря: «Как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!»

Ценсура не пропустила следующие стихи в сказке моей о золотом петушке:

и

Времена Красовского 162возвратились. Никитенко глупее Бирукова 163».

Відкриваючи епоху розквіту рідної літератури, геніальний поет привертає чільну увагу своїх сучасників. Коли ж йдеться про таку громадську життєлюбну товариську особу, яким був Олександр Сергійович Пушкін, така увага подвоюється, якщо не помножується. Спогадів про справжнього фундатора російської літератури безліч. Автори пропонованої праці змогли включити до неї лише одиниці.

Відомий декабрист Ф. Глінка 165свідчить про перше заслання О. С. Пушкіна: «Познакомившись и сойдясь с Пушкиным с самого выпуска его из лицея, я очень любил его как Пушкина и уважал, как в высшей степени талантливого поэта. Кажется, и он это чувствовал и потому дозволял мне говорить прямо на насчёт тогдашней его разгульной жизни. Мне даже удалось отвести его от одной дуэли. Но это постороннее: приступаю к делу. Раз утром выхожу я из своей квартиры (на Театральной площади) и вижу Пушкина, идущего мне навстречу 166. Он был, как и всегда, бодр и свеж; но обычная (по крайней мере, при встречах со мною) улыбка не играла на его лице, и лёгкий оттенок бледности.

– Я к вам.

– А я от себя!

И мы пошли вдоль площади. Пушкин заговорил первый:

– Я шёл к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиесах, разбежавшихся по рукам, дошёл до правительства. Вчера, когда я возвратился домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесёт их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял да и сжёг все мои бумаги. При этом рассказе я тотчас узнал Фогеля с его проделками.