«Выбранные места из переписки с друзьями».
Нечто вроде Латинского квартала, где живут главным образом литераторы и артисты, не известные в других частях города. (Примітка О. І. Герцена.)
Пётр Яковлевич Чаадаев (1794 – 1856) – русский мыслитель. Из дворян (мать – дочь историка князя М. М. Щербатова). В 1808 – 1811 гг. учился в Московском университете, где сблизился с А. С. Грибоедовым, И. Д. Якушкиным, Н. И. Тургеневым. В 1812 г. поступил в лейб-гвардию; участник Бородинской битвы и заграничного антинаполеоновского похода. Подобно многим будущим декабристам прошёл через масонство; в 1821 г. согласился вступить в Северное общество декабристов; в марте 1820 г. приветствовал бескровную революцию в Испании. Облик и умонастроения Чаадаева на рубеже 1810 – 1820 гг. частично отразились в стихотворении «К портрету Чаадаева» и трёх поэтических посланиях (1818 – 1824) А. С. Пушкина, с которым он подружился в 1816 г. Многие факты биографии Чаадаева остаются загадочными: уже при жизни о нём ходили противоречивые легенды и слухи, чему способствовал сам характер и образ жизни Чаадаева, человека гордого и замкнутого. В 1820 г. он неожиданно подал в отставку; по свидетельству близких пребывал в состоянии «гипохондрии»; в 1825 г. уехал в Европу; в 1825 г. встречался и вёл философские беседы с Ф. Шеллингом (его «философия тождества» и учение о свободе воли воздействовали на убеждения Чаадаева). В 1826 г., через 8 месяцев после разгрома декабристов возвратился в Россию и вёл затворническую жизнь до 1831 г.; в этот период завершилось становление нового религиозного мировоззрения Чаадаева.
В 1829 – 1831 гг. написал «Философические письма» (1-е опубликовано в журнале «Телескоп», 1836, № 15; 6-е и 7-е в России впервые опубликовано в «Вопросах философии и психологии», 1906, кн. 92 и 94, а 2 – 5-е и 8-е лишь в 1935 г. в «Литературном наследстве», т. 22 – 24). За 1-е письмо, прозвучавшее, по выражению автора, «обвинительным актом» против России, Чаадаев «высочайше» объявлен сумасшедшим и лишён права печататься. Письмо исполнено пессимистических мотивов в оценке прошлого, настоящего и будущего России, в суждениях о её социальном, умственном и духовном состоянии (акцентированы: неразвитость представлений о «долге, справедливости, праве, порядке» и отсутствии какой-либо самобытной общечеловеческой «идеи», содействующей мировому прогрессу: «ни одна великая истина не вышла из нашей среды»). В последующих письмах раскрыты истоки чаадаевского отрицания – его религиозные, философские, историософские и социальные идеи в их единстве (последнее станет характерной чертой русской философской мысли.
Первоосновою и лейтмотивом суждений Чаадаева является «христианское учение», но не столько его метафизическая и трансцедентная сущность, сколько его социально-устроительная роль (историческое становление «земного царства») и прежде всего – в историческом развитии Запада, достигшего высокого уровня культуры (мысли и нравственности) и цивилизации («свободы и благосостояния»), – отсюда исходит предпочтение католицизма православию. Чаадаев усматривает в христианстве также глубину постижения добра и зла в человеке, дух самоотвержения, преодоление индивидуализма («уничтожение своего личного бытия и замена его бытием социальным»), враждебность всякому рабству, «отвращение от разделения, страстное влечение к единству» всех людей, сословий, наций и, наконец, утверждение возможности и долга человеческой личности преобразоваться посредством свободной «самодеятельности». Такое истолкование христианства (А. И. Герцен называет его «революционным католицизмом») послужило Чаадаеву основой тотальной критики всей истории и всего строя России: от принятия православия до «громадного несчастья» – декабристского восстания, от полного подчинения всей духовной жизни политическим властям до «физического рабства» (крепостничества), от «порабощения личности и мнений» до «пустоты души», «умственного бессилия» и «мёртвого застоя» современной России.
Впрочем, пафос обличения России перед лицом христианского Запада, доходящий до национального «самоотрицания» в 1-м письме и других письмах трактата и особенно в дальнейших суждениях Чаадаева («Апология сумасшедшего», 1837, в России опубл. в 1906 г., переписка 1830 – 1840 гг. с русскими и зарубежными современниками) умеряется критикой современной западной культуры, а с другой стороны – нахождением потенциальных преобразующих сил России. В современной Европе Чаадаева настораживает нарастание «груды искусственных потребностей», хаоса частных интересов, позитивистских концепций человека (как существа обособленного и конечного, «т. е. «насекомого-подёнки»). В духовном же (религиозно-нравственном и психологическом) образе русских он открывает (не без воздействия своих оппонентов-славянофилов) ряд достоинств, точнее, позитивные стороны тех качеств, которые прежде казались ему преимущественно негативными для исторического творчества и самобытности «социального принципа»: способность к «отречению» во имя общего дела, «смиренный аскетизм», «бескорыстие сердца», «личная совестливость» и простодушие. В самой социально-исторической незначительности прошлого и неразвитости современной России он видит негативные приметы «непочатости» и нераскрытости её сил; а что силы таятся немалые – свидетельствует явление трёх гениев – Петра I, М. В. Ломоносова и А. С. Пушкина – в течение одного века. К тому же русское общество не сковано многовековыми традициями и может воспользоваться всеми достижениями Европы – залог широкого выбора завтрашнего исторического пути. Из всего этого Чаадаев выводит возможность всемирных, даже мессианских свершений России в недалёком будущем: «…Мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей… ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество…» Но непременным условием пробуждения России и осуществления её призвания Чаадаев всегда полагал освоение достижений европейской культуры, духовное единение с католическим Западом и созидание новой религиозно-философской системы (наподобие шеллингианской сочетавшей, по Чаадаеву, «откровение», философию и науку).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу