Марк Галлай: Первый бой мы выиграли

На стороне моего собеседника был авторитет фактов: в его полку молодежь входила в строй быстро и воевала не менее успешно, чем старожилы. Видимо, принятая методика их ввода в строй была правильная.

Правда, история нашей авиации знает и обратные примеры - когда первые неудачи только придавали человеку злости и вызывали активное стремление рассчитаться с противником сполна. Достаточно назвать самого результативного истребителя в нашей авиации - Ивана Никитовича Кожедуба, сбившего в годы Великой Отечественной войны шестьдесят два вражеских самолета. Ему в первом же бою так досталось от истребителей противника и от зенитной артиллерии (кстати, своей, в огонь которой он устремился, чтобы оторваться от преследования "мессершмиттов"), что еле удалось посадить подбитый "лавочкин" на своем аэродроме.

...Разговор с командиром полка вспомнился мне через много лет после войны.

Ведь для защитников Москвы та теплая июльская ночь и была ночью первого боя. Боя, с которого, в сущности, и началась многомесячная, тяжелая, кровопролитная битва за Москву - на земле и в воздухе.

Наша эскадрилья была лишь малой частицей среди множества частей и соединений - участников этой битвы. И ее летный состав по своей подготовке, несомненно, отличался - в чем-то в лучшую, а в чем-то и в худшую сторону от большинства летчиков других частей корпуса. По сейчас, вспоминая те горячие месяцы, я вижу, что в нашей эскадрилье, в ее людях, как в капле воды, отразилось самое главное, самое характерное, определявшее в то время дела и думы нашей авиации, нашей армии, всей нашей страны.

Война началась неожиданно для подавляющего большинства из нас. У нас не хватало новой техники. Еще больше не хватало организованности, боевого опыта, порядка, всего того, что в совокупности называется умением воевать. Мы не были до конца готовы к воине не только материально, но в некоторых отношениях и психологически. В головах наших прочно засела мысль о том, что "если завтра война"... Завтра - а она началась сегодня! Не мудрено, что во многих душах возникла растерянность, недоумение, тревога, досада - сложный сплав чувств людей, застигнутых врасплох...

Все это было.

Но было и другое!

Выло твердое, естественно возникшее с первой минуты, органическое убеждение всех и каждого, что эту внезапно свалившуюся тяжесть никто, кроме нас самих, на свои плечи не возьмет.

Мы сразу и бесповоротно поняли, что это - наша война.

Мы не знали, кто из нас доживет до ее конца, но ни минуты не сомневались в том, каким будет этот конец.

Конечно, мы не могли представлять его себе во всех подробностях.

Процедура подписания в Берлине безоговорочной капитуляции фашистской Германии, столь широко известная сейчас по неоднократно демонстрировавшимся кадрам кинохроники, могла тогда, в сорок первом году, привидеться любому из нас разве что во сне. Да что капитуляция! Даже такие тяжелые, но победные для нас сражения, как сталинградское, курское или белорусское, были еще далеко впереди.

Да и война в небе, которую мы начали при полном господстве в воздухе фронтовой авиации противника, потребовала великих усилий и от авиационной промышленности, и от авиационных руководителей всех степеней - от командира звена до главкома, - и, конечно, в первую голову от самих боевых летчиков, штурманов, воздушных стрелков, чтобы где-то в сорок третьем году соотношение сил в воздухе переломить в нашу пользу, сделать вашу авиацию, да и нас всех, не такими, какими мы были в недоброй памяти - сорок первом году.

Многого, необходимого для того, чтобы воевать, мы не знали, не имели и не умели. Но душевное состояние поколения, встретившего войну, было единое. То самое, с которым полгода спустя была выиграна битва за Москву, начавшаяся 22 июля сорок первого года, в ночь отражения первого налета вражеской авиации на нашу столицу, и которое через четыре года привело нас к Победе...

А первый бой мы все-таки выиграли!

Примечания

{1} То есть на И-15бис.