Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

Весной 1920 года Кона вызвали в Харьков. Он покидал Киев, расцвеченный ранневесенней зеленью, которая укрывала раны, нанесенные городу во время недавних боев с деникинцами. С древней столицей Украины Кон сроднился так же быстро, как сроднился с Харьковом два года назад, когда возглавлял Харьковскую секцию левицы. За время гражданской войны Украина стала его второй родиной. Весна нынче пришла рано, и, если выдавалось несколько свободных минут, Феликс Яковлевич выходил прогуляться по Крещатику и непременно сворачивал в парк на Владимирской горке. Здесь, стоя у памятника великому киевскому князю, вознесенному над днепровской кручей, с высоко поднятым над головою бронзовым крестом, он теперь все чаще мысленно обращался к Варшаве…

В Харькове прямо с вокзала Кон отправился в Центральный Комитет Компартии Украины. В иное время он обязательно выбрал бы несколько минут, чтобы полюбоваться на Покровский и Успенский соборы, взглянуть на Екатерининский дворец, пройтись возле университета… Сейчас не до того.

Косиор принял сразу же. Встал из-за стола, приветливо поглядывая из-под густых бровей. Крепко пожал руку. Уселись за приставным столиком, на котором были разостланы карты областей, примыкающих к линии расположения польских армий.

— Извини, — сказал Косиор. — Знаю, что в киевской партийной организации работы непочатый край и тебе дорога каждая минута, но пришлось все-таки оторвать на время.

— Можешь не извиняться, Станислав Викентьевич. Если вызвал, значит, есть к тому необходимость.

— Вот именно. Выступление Троцкого на Шестнадцатой Московской губернской партконференции читал? — спросил Станислав Викентьевич и, не дожидаясь ответа, заговорил с нескрываемым гневом: — Ведь надо же додуматься?! Заявить, что Западный фронт сейчас пассивен и не имеет самостоятельного военного значения — сейчас, когда у Пилсудского подготовлена полумиллионная армия… Я, знаешь, даже слов не нахожу, чтобы дать должную оценку такой позиции…

— Я уверен, — сказал Кон, — что партия решительно пресечет демобилизационные настроения. И такое указание, конечно, будет дано нашему военному командованию.

— Вопрос в том, сумеет ли оно своевременно произвести перегруппировку сил и подготовиться к отпору, — озабоченно проговорил Косиор. — Есть предположение, что противник главный удар нацелил на Украину, на Киев. Поэтому подготовку к обороне города надо поставить в центр внимания. Ты остаешься представителем ЦК в Киевском губкоме. На твоей ответственности, Феликс Яковлевич, мобилизация коммунистов. Кстати, нет ли чего нового от твоего агента?

— Соловый в последнее время находился в ставке Врангеля, недавно отозван в Варшаву. Получена первая информация оттуда. На Украине будут действовать три из шести польских армий. На Киев нацелена Третья армия. На левом крыле будет наступать Вторая армия. На правом — Шестая. Она наносит вспомогательный удар на Одессу. Седьмая, Первая и Четвертая армии сосредоточены на Белорусском направлении; Пилсудский решил сначала разгромить наш ослабленный Юго-Западный фронт, а потом, оставив Украину Петлюре, повернуть все силы на северный участок. С Петлюрой готовится договор о совместных действиях на Украине.

— Понятно. Пилсудскому этот союз нужен как политическое прикрытие агрессии, — сказал Косиор. — Меня беспокоит другое. Юго-Западный фронт может противопоставить Пилсудскому только две армии — Двенадцатую и Четырнадцатую, а их белополяки превосходят более чем в два раза. Тринадцатая армия едва сдерживает Врангеля.

— Будем сражаться с учетверенной стойкостью. Главное — не дать окружить и уничтожить Двенадцатую и Четырнадцатую наши армии. Соловый сообщает, что это сейчас главная задача, которую ставит пан Юзеф перед своими тремя южными армиями.

— Надежно ли законспирирован наш агент? — спросил Станислав Викентьевич.

— У него хорошее прикрытие.

Поезд, в котором Кон уезжал в Киев, отошел от Харькова далеко за полдень. Феликс Яковлевич так торопился, что не успел пообедать и, почувствовав приступ голода, вышел из вагона на узловой станции Люботин, где была объявлена десятиминутная остановка. По перрону сновали крикливые бабы, предлагавшие пассажирам домашнюю еду. Феликс Яковлевич остановил одну торговку, купил полдесятка вареников с вишней, завернутых в какое-то разорванное надвое воззвание местного ревкома и направился было в свой вагон. В это время к перрону подошел следующий на Сумы товарняк, облепленный мешочниками, и оборванная орущая толпа кинулась к вокзалу. Кона едва не сбил с ног коренастый мужичок, до самых глаз заросший свалявшейся бородой. Бородач приостановился, чтобы извиниться, и в ту же секунду его цепкие пальцы схватили Кона за плечо.