Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

— Феликс! Вот так встреча! Здравствуй, брат! Не узнаешь?

Но Феликс Яковлевич уже узнал бородача. За два года, что они не виделись, Орочко постарел. В мешке за плечом побрякивал какой-то инструмент.

— Здравствуй, Алексей! Ты куда это несешься сломя голову?

— Встреча у меня тут. С артельщиком. Набирают артель на торфоразработки. Деньги, говорят, большие платят. Вот я и соблазнился. — И, покосившись на синий пульмановский вагон, к которому направлялся Кон, произнес: — А ты, брат, все в гору идешь. Ну да каждому свое. Я тут как-то в Москве был, Тютчева встретил, удивился до крайности… Как, говорю, ты разве не в эмиграции? Разве ты уже с большевиками?

— Ну и что же он? — спросил Феликс.

— Нет, говорит, я не с большевиками, я — с Россией. И тем же самым тоном, каким он, знаешь, со всеми нами в Минусинске разговаривал. А знаешь, кого еще мне довелось встретить? Не думай, не догадаешься. Глашу Окулову… Виноват, Глафиру Ивановну. Она ведь теперь в генеральском чине. Помнишь девчушечку, что у доктора Малинина в Минусинске останавливалась, когда тайно от отца и исправника Порфишки к нам приезжала? Ну, я тебе скажу, вот это фунт изюму! Какой наганище у ней на боку! Каким взглядом меня полосонула!.. А ты еще со «солнечным зайчиком» окрестил, стишки ей декламировал, а Старков и Кржижановский ей и ее сестрице романсики напевали… Да-а, вот оно как повернулось все…

— Я с Глафирой Ивановной совсем недавно виделся, — сказал Кон суховато.

— Ну да, ну да, — поспешно заговорил Алексей. — Так оно и должно быть, ведь вы же теперь по одну с ней сторону баррикад, как говорится…

В это время ударили в станционный колокол. Алексей задержал руку Феликса в своей мозолистой широкой ладони, спросил:

— Ну а чего ты мне пожелаешь? Тоже дороги скатертью?

— Смотря в какую сторону ты лыжи навострил…

— Понятно. Где живешь-то? Может, и заверну на огонек, если нужда припрет.

— В Киеве.

— О-о! В Киеве! Ну, там вам жить недолго. Пилсудский, слышно, всерьез на вас осерчал.

— Пилсудский на меня уже пятнадцать лет серчает, с самой первой нашей встречи, а я, как видишь, все еще здравствую. На нас и Деникин с Колчаком серчала. А чем все кончилось?..

Поезд тронулся. Феликс Яковлевич вскочил на подножку и, держась за поручень, обернулся: Алексея Орочко на перроне не было. Как сквозь землю провалился.

В тот же день Кон говорил по прямому проводу с Лениным:

— Несмотря на то что обстановка в районе Киева складывается неблагополучно, — сказал Владимиру Ильичу, — мы полны оптимизма, мы твердо верим в победу.

О своем разговоре с Лениным Феликс рассказал на митинге красноармейцев и закончил выступление такими словами:

— Мы сокрушили врага несравнимо более страшного. Мы победили самодержавие, помещиков и капиталистов своих — мы победим и польских помещиков и капиталистов.

Приказ о наступлении Пилсудский отдал 17 апреля, а 25-го соединения трех армий хлынули на Украину. Войска 12-й и 14-й армий Юго-Западного фронта дрались отчаянно, но, чтобы не оказаться окруженными в несколько раз превосходящими силами польских армий, вынуждены были отступить. 26 апреля оставили Житомир и Коростень, а 6 мая армия Рыдз-Смиглы захватила Киев и форсировала Днепр. Но обе советские армии вышли из-под удара — окружить их польским войскам не удалось. Тем временем были созданы необходимые условия для перехода Красной Армии в контрнаступление.

Главный удар наносили в Белоруссии армии Западного фронта, которым командовал совсем юный красный полководец Тухачевский, прославившийся победами над Колчаком. 14 мая перешли в наступление 15-я армия Корка, а 19 мая — 16-я армия Соллогуба. И хотя наступление в Белоруссии было сначала неудачным, но оно, сковав здесь значительные силы белополяков, дало возможность подготовить контрнаступление на Украине, где 25 мая к линии фронта подошла 1-я Конная армия, которая уже в начале июня прорвалась противнику в тыл. А 12 июня войска 12-й армии Меженинова вошли в Киев. Перед Конармией Буденного была поставлена задача прорывом фронта севернее Киева окружить отступающие войска.

В один из этих дней в старом деревянном особнячке Феликс Кон встретился со своим связным.

— Как чувствует себя Соловый? — спрашивал Феликс Яковлевич. — Как относятся к нему офицеры?

— Самочувствие хорошее, — отвечал человек с незапоминающейся внешностью. — Соловый всегда остается самим собой, и это делает его неуязвимым. Хотя, впрочем, есть один незначительный штришок…