Пётр Мельников - Залпы с берега

К 20 августа части 23-й армии на приморском участке отошли и заняли оборонительные рубежи в районе Выборга. Таким образом, батареи 32-го дивизиона, находившиеся на побережье залива и на островах, оказались в тылу врага. Пришлось эвакуировать их в наши владения — на острова Пийсари и Тиуринсари. Эвакуация началась скорее поздно, чем рано, — бойцы грузили технику под артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем. Поэтому не обошлось без потерь.

Как-то позвонил мне командир дивизиона:

— Отберите двадцать человек добровольцев в морскую пехоту и завтра откомандируйте их в полном боевом снаряжении и с личным оружием.

Я приказал построить батарею. Выйдя перед строем, сказал:

— Товарищи, обстановка на суше крайне серьезная. Враг стоит под самым Выборгом. Создается прямая угроза Ленинграду. Чтобы остановить фашистов, формируются части морской пехоты. Нашей батарее выпала честь направить в морскую пехоту двадцать человек.

Сделав небольшую паузу, я вгляделся в лица бойцов. Что можно было прочесть в них, кроме обычного напряженного ожидания? Я знал, что у многих, как и у меня, шевелится в душе недоумение: «Как же так? То, о чем полтора месяца назад не только сказать — подумать было преступно, теперь становилось страшной явью. Полыхает сражение вокруг оставленного Смоленска. Не смолкает оно и в Эстонии, у стен главной базы флота — Таллина, Подошло оно и к нашему порогу. К этому ли готовились мы, готовились честно, не жалея сил, выполняя все, чего от нас требовали, чему учили?» Может быть, в глазах некоторых из бойцов я один из виновников всего происходящего? Ведь это из моих уст не раз слышали они, что война будет победной, наступательной, не такой уж страшной. И вот теперь их призывают добровольно идти в пеший строй не для того, чтобы гнать врага, а для то го, чтобы отбиваться, закрывать собою брешь в обороне. Поймут ли, захотят ли?

Все это очень быстро промелькнуло в голове, и взволнованным, как мне самому показалось, голосом я скомандовал:

— Кто желает бить врага в морской пехоте, два шага вперед, шагом... марш!

Вместе с невероятным облегчением я ощутил комок у горла: весь строй сделал два шага вперед. Какими же замечательными ребятами были наши бойцы! Эти два безмолвных шага убедительнее любых речей сказали и о патриотизме, и о политической сознательности, и о готовности к самопожертвованию.

— Благодарю за службу, товарищи краснофлотцы а сержанты! — от души вырвалось у меня.

— Служим Советскому Союзу! — дружно грянуло в ответ.

О том, как воюет морская пехота, наши артиллеристы знали по рассказам Женаева. Да и в газетах, и по радио все чаще упоминалось о героизме пехотинцев в матросских тельняшках. Всем сердцем я ощутил: люди рвутся в бой!

— Нелегкая выпала нам с Герасимовым задача: отобрать двадцать человек из почти двухсот желающих. Через два часа список был готов. А на следующее утро батарейцы собрались на короткий митинг. В небольшом выступлении Герасимов напомнил о подписанном К. Е. Ворошиловым, А. А. Ждановым и П. С. Попковым обращении к воинам и населению Ленинграда от 20 августа, где говорилось о смертельной опасности, нависшей над колыбелью Октября.

— Наша задача на острове и на материке состоит в том, — сказал он, — чтобы не допустить продвижения врага на Карельском перешейке к городу Ленина.

По словам, жестам, взглядам людей можно было прочесть: задача понята и принята всеми — и теми, кто уходил, и теми, кто оставался. Каждый полнее ощутил сопричастность к грозным событиям и сделал для себя единственный выбор: стоять на смерть, до последнего там, где это нужнее всего.

Добровольцы отбыли на материк. А через день в составе сводного полка морской пехоты они вступили в трехдневный ожесточенный бой с десантом противника, высадившимся на полуострове Лиханиеми — длинной, узкой полосе земли, протянувшейся от Койвисто на северо-запад.

В те же дни мы распрощались с нашими семьями.

Тревога о женах и детях, живших с нами на Бьёрке, не оставляла нас с первых дней войны. Как быть с ними? Оставаться им на острове или уехать? И если уехать, то куда? Понятно, что нервничали и сами женщины. Поддержать в женах бодрость духа, успокоить их нам было не просто — слишком редко приходилось наведываться домой. Долю этих забот принял на свои плечи комиссар дивизиона Валентин Яванетаевич Гонеев. Несколько раз он собирал наших жен, беседовал с ними.

Батальонный комиссар Гонеев был человеком заслуженным. В недавней войне с Финляндией он сражался в лыжном отряде. О том, как показал он себя в боях, красноречивее всего говорил орден Красного Знамени — не частая по тем временам награда. И авторитет комиссара был высок не только в дивизионе, но и среди наших жен. В их глазах он был окружен ореолом боевой славы и житейской мудрости — Валентин Яванетаевич был старше каждого из нас. Его серьезное скуластое лицо с узким разрезом глаз дышало спокойствием и внушало доверие. Когда загремели бои на выборгском направлении, комиссар первым поставил вопрос об эвакуации семей с острова. Он был честный и заботливый человек.