Елена Арсеньева - Репетиция конца света

На старости лет, о господи!..

Алена зажмурилась как могла крепко, но удержать слезы не удалось. Старалась лежать с каменным лицом, не всхлипывать, хотя мама с двумя дочками-подростками, которые громко, взахлеб, по-деревенски, пили чай внизу, вряд ли могли видеть, что там делает молчаливая, замкнутая соседка на верхней полке.

«Хорошо, что я хоть не накрасилась, а то сейчас бы все потекло», – подумала Алена, а потом отчаяние поглотило ее, и все, что она могла, это желать избавления от невыносимой боли. Избавления любой ценой.

Здравая мысль о том, что все проходит, все кончается, не приходила ей в голову: не было в голове места для здравых мыслей. Там властвовало отчаяние безнадежности и его верные придворные: мечты о единственном спасении. О смерти!

Да. Инсулин, вот что ей нужно.

В каком-то романе у Алены это уже было, было: больной женщине по ошибке ввели инсулин, и она почти мгновенно скончалась от комы, а догадаться о причине смерти никак не могли, ведь в организме каждого человека есть инсулин, поди определи, введен он нарочно или нечаянно.

Значит, так. Взять шприц с инсулином, пойти куда-то, где есть люди, – скажем, в библиотеку, сесть где-нибудь в углу, быстренько сделать укол – сквозь чулок, в пятку, чтобы не нашли потом следа, – и через несколько минут тихо отъехать от гипогликемии... Даже если кто-то даст себе труд поднять голову от книжки, заметит ее предсмертные судороги и поднимет крик, скорее всего подумают, что у нее сердечный приступ, гипертонический криз или еще какая-то расхожая хреновина. Ей никто не помешает умереть, просто не успеют. И поскольку в организме человека, как уже было сказано, инсулин имеет место быть, об истинной причине смерти вряд ли догадаются. Разве что найдут шприц, которым Алена себя уколола...

Вот в чем вся закавыка! Самое трудное – спрятать шприц. Уколоться, сунуть шприц в какой-нибудь конверт, спрятать – куда? В свою сумочку нельзя, дураку понятно. В ящик стола? Но в библиотеке столы без ящиков. В мусорную корзинку? Желательно не в ту, которая будет стоять рядом с ее столом! Вопрос – и самый главный: сколько времени пройдет после укола, прежде чем Алена потеряет сознание? Вроде бы счет пойдет на секунды... И ведь это только сказать просто: «Взять шприц с инсулином»! А где ты его возьмешь? В смысле, не сам шприц, с этим как раз нет проблем, а инсулин? Он продается только по рецептам, знакомая докторша не выпишет, потому что у тебя нет никаких признаков диабета... и слава богу. Слава богу? Да за что же в данном конкретном случае его славить?

Сейчас Алена страстно желала быть больной, смертельно больной, причем чтобы время ее жизни было уже сочтено. И вдобавок, если бы она была больной, может, Михаил ее не бросил бы? Может, ему осточертело именно то, что она никак не желала быть слабой женщиной, что гордилась своей силой? Какая, к черту, сила, если у нее сейчас не осталось ничего для жизни, если она способна думать только о смерти и жалеет лишь об одном: что не может перестать жить немедленно, сейчас! И приходится еще думать, как похитрее смоделировать свое самоубийство. Насколько проще было Владимиру Кутькову, одному из участников банды, дело которой Алена начала изучать в архиве областного суда – для нового романа! Этот самый Кутьков покончил с собой буквально за несколько дней до того, как милиция вышла на след банды. Почему? Совершенно непонятно! Снял с крюка люстру, приладил вместо нее веревку с петлей, сунул в ту петлю голову – все на виду, напоказ... А тут сиди и ломай себе голову!

Вернее, лежи.

Кстати! А что же это она все лежит да лежит, словно в анабиозе? Пока еще действует нижегородская сотовая связь, надо попытаться дозвониться до Михаила. Вдруг он вернулся в квартиру? Вдруг возьмет трубку? Вдруг удастся сказать ему... объяснить... уверить, что она любит его, любит, что для нее нет жизни без него! Ну не может, не может же он быть настолько жесток, что оставит Алену в новогоднюю ночь в одиночестве! Оставит умирать в одиночестве...

Она соскочила с полки, пряча лицо от жадных взглядов попутчиц – просекли, конечно, что у нее глаза опухли от слез! – мельком отметила, что забыла не только газеты в ларьке, но и тапочки – дома, сунула ноги в сапоги и в синем шелковом халате, который раньше был маловат, а теперь дважды обхватывал фигуру, выбежала в тамбур.

Холодом проняло тело, но Алена сейчас не способна была воспринимать физические неудобства. Отвернулась к заледенелой двери, вынула из сумки мобильник, принялась набирать номер.