Михаил Наумов: Хинельские походы

Туда же, в открытые степи Харьковской области, ушли со своим отрядом Воронцов и Гуторов. Ушли — и словно в пучину канули…

Две недели назад выступил Харьковский отряд из Хинели. Сначала он доносил о себе ежедневно. Но вот уже пятый день его рация молчит, не отвечая на наши позывные. Встревожены и в Москве. Три запроса поступило от Строкача. Но ни Воронцова, ни Гуторова не слышно…

«Что с ними там? Неужели участь всех, направленных в степные районы Украины, одинаково трагична?»

На кухне хлопнула дверь, кто-то вошел, послышался воркующий голос. Узнаю по голосу: это Софья Сергеевна беседует с одной из трех дочерей, — не понять, с кем именно, — то ли с Аней, то ли с одной из Марусь, похожих, как две капли воды, друг на друга.

— Аня, — спросил я однажды, — почему обе сестренки Маруси? Имен что ли, не хватило?

Она многозначительно сжала губы и, чтобы не услышала мать, прошептала:

— Поверила мама бабкам, что из двух схожих останется жить только одна, потому и назвала их одинаково.

Среди конотопцев также имеется несколько семей: семья Охрименко — мать и дочь; семья Дроздовых — отец и две дочери; семья Галушки — сам с женой, две дочери, два сына — эти воевали уже второй год, и многие другие последовали их примеру, после того как радио, а затем и газеты принесли к нам радостные вести. Сначала с берегов Волги, неделей позже — от Великих Лук и Ржева, немного спустя — от Среднего Дона и Северного Кавказа. Эти вести неслись по тылам оккупантов, будто морские волны в дни шторма, распространяясь все дальше на запад, потрясая ненавистный «новый порядок», поднимая на борьбу с фашизмом села и районы, семьи и одиночек.

Четыре бригады и десять больших и малых отрядов превратились в Хинельскую армию!

Хинельский лес стал партизанским краем, со своей пехотой и конницей, с радиоузлом и аэродромом, на который прямым сообщением из Москвы садятся каждую ночь самолеты.

«Новый удар наших войск юго-западнее Сталинграда!» — слышу я в вечернем сообщении по радио.

«А что сделали мы — штаб партизанского движения на Сумщине? Немного сделано нами! Ничтожно мало!» — отвечаю я себе и снова обращаюсь к карте, хотя за эти два месяца появилось много нового: организован и действует на своем участке Шостенский отряд; возник и вырос в значительную силу второй Шалыгинский; создан второй Глуховский; сформирован Недригайловский отряд, выявлены партизанские группы в городе Сумы, в Белополье и Ворожбе; «нащупаны» значительные скрытые резервы партизан в виде подпольно действующих отрядов в районе Новая Сечь и Кияница, у Тростянца, под Лебедином, в Боромле…

Эсманский отряд никогда еще не был столь большим. Он имеет в своих рядах до девятисот бойцов, почти столько же — Ямпольский. Дела сумского штаба одобрены маршалом Ворошиловым и начальником Центрального штаба Пономаренко. Они поздравили нас с успехом.

Но для меня ясно, что лучшее — враг хорошего. И в этом наши разногласия внутри штаба.

«Для второго года войны, — думаю я, — делаем мы все же мало. Москва ждет от нас действий на юге области, на главных коммуникациях врага. Это видно из напоминающих радиограмм Строкача, а он действует от имени Центрального Комитета партии. Украинский штаб шлет для наших отрядов оружие, боеприпасы, взрывчатку, фуфайки и шапки, валенки, мыло и соль, табак и медикаменты. Новые условия и обстановка, поэтому совершенно иной должна быть и наша тактика.

Силы партизан огромны, тылы противника почти голы, зима — отличное время для рейда большими силами: ночи длинны, дороги легки, мостов и бродов искать не нужно, — это ли не благоприятные условия для стремительных партизанских рейдов!

Следует как можно скорее двинуть три тысячи сумчан в степи, на юг области, обрубить коммуникации врага на самом ответственном направлении Киев — Харьков! Курским партизанам нужно поддержать наш выход силой двух бригад, они должны ринуться на магистральные пути Курской дороги! Далее: необходимо прикрыть наши тылы активными действиями второй Севской бригады, а затем Гудзенко ударит по магистрали Конотоп — Бахмач, — вот в чем должна выразиться наша помощь фронту!»

Стук в дверь обрывает мои размышления.

Вместе со струей холода в землянку входят командиры — подтянутые, чисто выбритые, каждый с планшетом, компасом и полевой сумкой. Они пришли точно к назначенному сроку — в 16.30.

Ежедневно я провожу до 18.30 командирские занятия. Фомич и Мельников уходят к этому времени в типографию или в одну из штабных землянок «Копай-города».