Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

К удивлению Левы Виктор взял его из холодного тамбура на завод учеником кочегара. Лева быстро освоился с новыми обязанностями, привык к припадкам ярости начальства и довольно равнодушно переносил их.

Как-то Лева увидел гаечный ключ, оставленный Виктором в кожухе мотора, и закричал:

— Мотор искалечится!

Вместо благодарности механик так взглянул на нового кочегара, что тот сразу прикусил язык.

Другой случай окончательно раскрыл «нутро» сменного механика, а заодно дал повод к разгадке частной практики «доктора», его отца.

Было так.

Виктор стоял возле котла и следил, как Лева шурует в топке. Кусочек раскаленного торфа угодил ему в валенок. Запахло паленой шерстью. Перепугав Леву, механик нелепо задрыгал ногой, стараясь сбросить валенок. Горящий торф заваливался все дальше, рассыпаясь на мелкие, жалящие крошки.

Лева сдернул с механика валенок. Вместе с золой и тлеющими торфинками на рубчатый металлический пол котельной выпали бумажки. Лева мельком глянул на них и от удивления раскрыл рот: ведь это копии текста Совинформбюро, размноженные от руки!

— Так вот ты кто! — вырвалось у Левы.

Случай помог напасть на след подпольной группы. У них был приемник, и подпольщики регулярно слушали Москву. Листовки и сводки с фронтов переписывала молодая коммунистка Аленушка. Виктор возглавлял заводскую группу вольнонаемных. В ней были и пленные красноармейцы.

Подпольщики поджигали спирт, когда немцы его отвозили подальше от Назаровки. Они же ликвидировали полицаев и немецких солдат.

— А если сделать сразу побольше, не размениваясь по мелочам? — спросил я однажды доктора.

Тот понял намек.

— Завод?

— Да, доктор. Подумать, приглядеться — и…

— Такой план есть. Да исполнить трудновато.

— Надо попытаться. Пусть Виктор проведет меня на завод.

Прошло недели две. Мне несколько раз удалось побывать на заводе, осмотреть сложное хозяйство котельной.

Подготовка к диверсии завершалась. Наступил ответственный день.

Я невольно отступил от гудевшей топки. Огненные языки пламени вырывались через глазок дверцы. Котел дрожал под могучими толчками пара. Усилив тягу, Лева все быстрее взмахивал лопатой, подбрасывая в раскрытую пасть топки сухой торф. Потом он исчез, а я остался возле манометра. Стрелка стремительно поднималась вверх, миновав красную черту. Из темноты вынырнула неуклюжая фигура Виктора. Он сбросил шарф, повернул какие-то колесики, рычажки и скрылся.

— Давай! — услышал я его голос. — Лезь наверх, кувалда там… Не мешкай.

По металлической лесенке я взобрался на верхнюю площадку котла. Лихорадочно спешил, волновался. Кувалда дрожала в руках. Казалось, я слышал не ее удары, а толчки собственного сердца. Еще несколько минут — и дело будет сделано. Наверно, Лева уже вывел ночную смену из цехов, а комсорг Борис, Николай Щеглов и армянин Серго обезоружили охрану, сняли пост в проходной. Джураев и остальные должны уже быть в конюшне. Резвые заводские кони быстро домчат нас до Десны, а там — партизаны!

Резкий толчок бросил меня вперед.

«Опоздал! — оглушила мысль. — Вот он, взрыв!»

Падая на груды торфа, в последний миг я увидел на верхней площадке хохочущего немецкого автоматчика. Это он пинком сбил меня сверху.

Меня втолкнули в темную кладовую, и я услышал слабые стоны. Постепенно стал различать силуэты людей, распростертых на полу.

— Еще один, — донеслось из угла. По голосу определил: Виктор.

— Все кончено, лейтенант, капут нам: кто-то предал. — Подвинулся, освобождая место. — Садись, в ногах правды нет.

Я не мог ни говорить, ни шевелиться. Голова кружилась, тело ныло. Мысли проносились, опережая одна другую…

Кажется, план был разработан до мельчайших подробностей, каждая мелочь учтена. И вот… В чем наш промах, где и что именно недосмотрели? Или враг проник в среду подпольщиков и в последний момент нанес удар в спину? И опять вопросы: «Где Лева? Кому удалось скрыться? А не повинен ли Пёскин в нашем провале? Он, кажется, не за страх служил гитлеровцам…»

— Лейтенанта на допрос, — прервал мои мысли хриплый голос полицая.

Допрашивали долго и нудно. На первых порах военный следователь говорил вежливо, даже слишком.

— Нам давно известно о ваших делах, господин комиссар.

«Почему комиссар? — подумал я. — Им же хорошо известно, что я строевой командир».

— Рекомендуем быть более сговорчивым. На кой черт жалеть вам весь тот сброд в подвале? Вы же интеллигентный человек, вам надо быть выше их, назовите виновных, в этом ваше спасение. В конце концов, своя рубаха ближе к телу. Так, кажется, у вас говорят?