Петр Худяков - Путь к Цусиме

Точно также и в деле досмотра судов, и в разведках мы вообще сплоховали. Ha одном из крейсеров был, напр., кочегар, служивший раньше на немецких пароходах и владевший тремя иностранными языками. Казалось бы, что вот его то и надо было посылать с офицером осматривать задерживаемые суда; придерживаясь строгой буквы устава посылали однако унтер-офицера из строевых, который мог говорить только по русски… Когда эскадра стояла в бухте Ван-Фонга, дозорный крейсер "Кубань" спокойно пропустил мимо два японских миноносца, которые шли на север сначала без флагов, а потом подняли французские флаги. "Кубань" это успокоило, но от адмирала ей за это сильно досталось…

Co слов русских пленных, Людовик Нодо сообщил из Токио в газету "Journal", что, на основании разведок, доставленных Китайцами , Рожественский и весь его штаб, были "глубоко убеждены, что силы адмирала Того, разбитые на две группы, сосредоточены в Сунгарском проливе и в Лаперузовом".

Корреспондент газеты "Daily Telegraph" сообщил из Сасебо мнение капитана 1-го ранга Радлова, который говорил, что "своим несчастьем мы обязаны прежде всего ошибке, в которую нашего адмирала ввели его разведчики (т. е. Китайцы), а затем и тому замешательству, в которое мы все пришли, увидев себя окруженными всем японским флотом".

Между адмиралом, его младшими флагманами и командирами не было ни одного совещания [270]ни о ходе предстоящего боя, ни о том, как сделать последний переход, — через Корейский пролив или иначе. Маршрут не был никому известен даже накануне. Судя по чрезмерной погрузке угля, все думали, что пойдут вокруг Японии…

Идти со всей эскадрой, ее старьем и транспортами в Цусимскую ловушку для Рожественского совсем было необязательно, а главное, если всем составом такой разнокалиберной "эскадры" нельзя было достичь Владивостока, если гибель такой именно эскадры была неизбежна , то часть ее, бывшую в бою только помехой главным силам, было возможно разоружить заранее в нейтральных портах и тем самым облегчить задачу прорыва для боевого ядра эскадры. Репутация Рожественского от этого пострадала бы ничуть не более, чем теперь; но России это позволило бы сохранить невредимой некоторую часть ее, хотя и не первоклассного, но все-таки же и не малоценного флота; а что еще важнее, это сохранило бы ей многие тысячи ее сынов, совершенно неосмотрительно и с малопригодными для борьбы средствами посланных на верную гибель… [271]

Насколько беспечно, чтобы не сказать более, наша эскадра вела себя перед боем и в других отношениях, показывают нижеследующие строки, воспроизводимые мной из писем, присланных мне участниками похода:

"Еще в России, после боев "Варяга", а затем 28 июля и 1 августа 1904 г., на кораблях шли разговоры о средствах для предупреждении пожаров во время сражения. Было решено тогда на этих частных совещаниях, что ко времени прибытия эскадры в японские воды, конечно, постепенно будет выброшено с броненосцев по возможности все дерево и будет сорвана вся обивка. Но вот благополучно мы пришли наконец и в воды Аннама; подошел Небогатов; до неприятеля оставался один переход. Командиры некоторых судов были у Рожественского на "Суворове" и просили у него разрешения — или выбросить дерево и обивку за борт, или же сдать то и другое на транспорты… Рожественский, наотрез всем отказал в этих просьбах, мотивируя свой отказ тем, что мебель и отделка слишком дорого стоят, чтобы их портить и выбрасывать… А жизнь людей, а корабли, которые от непринятия этих мер предосторожности подвергались неминуемой опасности, они-то разве ничего не стоят?… А исход боя в зависимости от этого, разве он для России безразличен?"…

"Ответ адмирала убивал всю душу предприятия… Мы ясно чувствовали это. Поэтому командиры некоторых судов сочли своей нравственной обязанностью ослушаться адмирала: на этих кораблях в рубках все дерево и обивка были убраны, — частью брошены за борт, частью сложены в отдельные компактные кучи; почти всю мягкую мебель собрали в одно место и вплотную набили ею адмиральские каюты; во время боя она горела там, производя на другие наши суда очень тяжелое впечатление, но пожар был по крайней мере локализован и удален от жизненных артерий корабля"… Весь горючий хлам, из боязни перед суровым адмиралом, некоторые корабли начали выбрасывать за борт только в день боя, чуть-ли не под огнем Японцев"…

На суде при разборе дела Небогатова лейтенант Бурнашев сделал заявление, что он в качестве ревизора на броненосце "Орел", по поручению командира, составил рапорт командующему эскадрой о необходимости перед боем или передать на транспорт, или уничтожить по возможности все дерево с броненосца. Капнтан 1-го ранга Юнг, отправляясь к адмиралу Рожественскому, взял с собою этот рапорт; вернувшись с доклада, он передавал лейт. Бурнашеву, что он предпочел на словах доложить адмиралу все содержание рапорта, и тот сказал, что "пока это лишнее", и что адмиральское помещение на броненосце должно быть в полном порядке… Затем перед боем, по личному приказанию командира броненосца, все дерево с "Орла" все-таки было выброшено, за исключением обстановки адмиральской каюты. Японцам посчастливилось попасть в "Орла" прямо без пристрелки первым же выпущенным по нему снарядом. Чрез несколько минут после начала боя на нем уже горела каюта адмирала, и броненосец близок был к взрыву… (."Нов. Время", 1906 г., № 11.032).