Петр Худяков - Путь к Цусиме

Об отношениях адмирала к личному персоналу заслуживают внимания еще следующие строки из одного товарищеского письма: "Все ночи напролет адмирал ходил по палубе, сам следил за всей эскадрой, сам входил во все, даже и в мелочи. Адмирал думал за нас, вел нас, один держал всю эскадру в своих руках. Контр-адмирал Энквист, который шел с тремя крейсерами вокруг мыса Доброй Надежды вместе с Рождественским, жаловался, что этот последний совершенно не считался с ним, как с адмиралом: он с ним никогда не советовался и не сообщал ему своих планов [229]. Так было в походе, так было и с подготовкой кораблей к бою: все распоряжения и тут были сосредоточены исключительно в руках адмирала; признавалась только его воля, его распоряжения; совета командиров не было созвано… Если бы даже и был такой совет, не было бы возможности предотвратить разгром нашей эскадры при встрече ее с неприятелем; но было бы возможно сделать этот разгром не столь тяжелым. И неисчерпаемого источника сетований и нареканий на адмирала также не было бы тогда".

Отзывы о Рожественском в иностранной печати были довольно разнообразны. Оставляя в стороне ряд грубых и резких нападок на адмирала после учиненного им разгрома гулльских рыбаков, я приведу здесь только те отзывы, которые наиболее благоприятны адмиралу. Прочитав эти отзывы, каждый без объяснений поймет, насколько осведомлены были о нем тогда его доброжелатели.

В начале апреля 1905 г. в берлинской официозной газете "Post" один из видных германских моряков писал следующее:

"Русский адмирал, большой знаток артиллерийского дела, долгое время бывший морским агентом в Англии, как известно , сумел воспользоваться своим пребыванием в мадагаскарских водах для основательных упражнений в боевой стрельбе. Полагают, что ему удалось свои, в начале плавания мало опытные, команды в течение четырех месяцев довести до большого совершенства…"

За пять недель до Цусимского боя английский журнал "Graphic" поместил на своих страницах следующий восторженный отзыв о нашем адмирале-флотоводце:

"Рожественский сделал то, что всеми сведущими людьми считалось невозможным. Ему нужно было доказать, что экспедиция эта не только возможна, но и необходима. Он ее и совершил. Это — великий подвиг, доселе беспримерный. Его эскадра не совершила бы того, что она ныне совершает, без дисциплины, привитой ей флотоводцем исключительной гениальности. Если Рожественский в состоянии так же хорошо сражаться, как он сумел организовать вверенную ему эскадру, ему будет по плечу вступить в борьбу с Того. Россия, несомненно, поступила мудро, отказавшись заключить мир ранее окончательного результата подготовленного ею могучего удара… Каков бы ни был результат предстоящего боя, плавание эскадры Рожественского будет занесено в скрижали морской истории, как подвиг смелости необычайной и как доказательство его военных способностей".

За три недели до Цусимского боя парижская газета "Journal" вещала всему миру следующее:

"Рожественский должен дать Японцам решительное сражение. Никогда не будет у него более выгодных условий для боя: его эскадра превосходит своей численностью эскадру Того и лучше ее по своему составу… Впрочем, если бы даже Рожественский потерпел поражение, потеряв половину или две трети своих судов, он сумеет уничтожить несколько неприятельских судов… Если это случится, погибнет господство Японцев на море, и они не будут в состоянии продолжать войну. А если Рожественский пожелает избежать столкновения с Того и пройти во Владивосток, его эскадра потом бесславно будет разбита совершенно также, как в свое время была разбита П.-Артурская эскадра. Но Рожественский этого не сделает. Он истинный военачальник… Мы во Франции знаем его . Он человек энергии и страсти, но страсти осмысленной. И мы, французские морские офицеры, считаем его выше Макарова, имея в виду именно его непобедимую энергию и горячую веру в победу"…

На суде по делу о сдаче Японцам без боя миноносца "Бедовый" Рожественский признал себя главным виновником; заранее заручившись почетной отставкой и усиленной пенсией, он бравировал даже своей виною. To же самое он повторил и при разборе дела Небогатова, когда его вызвали в качестве свидетеля. При этом последнем выступлении ему были оказаны необыкновенные почести: при его появлении суд и вся публика в зале суда поднялись с своих мест как один человек. По поводу этого бравирования бывший моряк написал в "Новом Времени" (1906 г., № 11.041) следующее: