Грэм Грин - Распутник

А 16 октября Сэвил сообщил Рочестеру еще об одном навете, на сей раз восходящем к некоему безобидному эпизоду, случившемуся в сельской местности:

Меня побуждают к спешке противоречивые сведения о твоем вроде бы окончательно пошатнувшемся здоровье: я хочу знать всю правду, причем из первых рук; только ты один способен поведать о себе истину, тогда как весь остальной мир не только охотно верит любой лжи, распространяемой о тебе, но и сам придумывает ее; так и поступают, в частности, твои мнимые друзья, рассказывая всем и каждому небылицу, основанную на твоем последнем приключении, и пытаясь убедить нас, людей серьезных, в том, что ты совершенно распоясался как в нравственном, так и в буквальном смысле и сверкнул голой жопой, что, разумеется, кажется человеку вроде меня, столь восхищающемуся и тобой, и твоими талантами, категорически невозможным. В конце концов, если ты не простудился и не заболел после такой скачки, разве это не опровергает всей остальной лжи, связанной с этой историей? Впрочем, клеветников этим не остановишь, а слухов о твоей светлости и о приключениях весьма сходного характера ходит столько, что единственный способ пресечь эти разговоры (способ, которым ты до сих пор ни разу не пренебрег) заключается в том, что ты должен прибыть в Лондон сам.

В ответе Рочестера, разъясняющем случившееся недоразумение, сквозят, однако же, нотки нарастающего раздражения собственной дурной репутацией:

Что же до таинственного события, о котором ты прослышал, сиречь до беготни в голом виде, то правды в этом только то, что мы поздней осенью искупались в реке, а потом устроили на лугу пробежку ярдов на сорок, чтобы просохнуть. Неужели ни король, ни герцог не делали этого сами? Да и лорд-канцлер с архиепископом, когда они были подростками? Неужели в нежном, отроческом возрасте один из них уже ораторствовал, как Цицерон, а другой — проповедовал, как Блаженный Августин? Конечно, ведь они куда лучше выглядели бы в смирительных рубахах, нежели в одежде Адама (которая, увы, не слишком к лицу и мне), причем не только сейчас, но и когда были в самом мужском соку. А теперь, мистер Сэвил, раз уж тебе нравится называть себя серьезным человеком и перечислять всех скандализированных моим поведением могущественных особ, изволь-ка вспомнить лето Господне 1676-го, когда двое жирных мужиков в чем мать родила затеяли пляску у фонтана Розамунды, а несчастная обесчещенная нимфа плакала в три ручья, наблюдая их бессильно поникшие мужские достоинства, которые выглядели совсем иначе в ветхозаветные дни ее возлюбленного Гарри II…

История, во всей своей ничтожности, получила дальнейшее развитие; в частности, Роберт Харли не без возмущения написал своему отцу, сэру Эдварду Харли, о том, что мистер Мартин сообщил ему подробности «безобразия, учиненного лордом Рочестером, лордом Лавлейсом и еще десятком мужчин, которые в субботу в Эстингтоне бегали по Вудсток-парку совершенно голыми». А окончательная — и самая завиральная — версия попала на страницы «Воспоминаний» Хирна:

Этот лорд… имел обыкновение время от времени бегать голым в компании себе подобных; особенно же отличились они однажды воскресным днем в Вудсток-парке, ожидая, что со всех сторон поглазеть на них сбегутся дамы, однако же никто из особ прекрасного пола так и не появился. Мужчина же, которому они отдали подержать одежду, включая исподнее, не только не вернул ее им, но и скрылся с украденным, пока они бегали.

Цитаты из писем Рочестера жене уместно дополнить и завершить еще одной (как всегда, недатированной, но про это письмо можно с известной долей уверенности сказать, что оно написано в самом конце 1678 года или в начале 1679-го):

Дорогая жена, у меня нет для тебя новостей, но от Лондона я очень устал, а по тебе соскучился; однако ситуация обострилась сейчас столь всесторонне, что стоит лишь подставить спину, как на тебя тут же нападают сзади и волокут вешать; все достойные люди избегают поэтому малейшей неосторожности; точно так же ведет себя и твой покорный слуга Рочестер.

В канун Михайлова дня (29 сентября) некий Тит Отс, сын анабаптистского проповедника и человек напыщенный и невежественный, изгнанный с должности военно-морского капеллана за содомию, обратился в Тайный совет с рассказом об иезуитском заговоре с целью убить короля, в который якобы оказались вовлечены многие из власть имущих. 17 октября некий мистер Дентон написал сэру Ральфу Вернею о том, что «сэр Эдуард Берри Годфри, выходя утром из дому в субботу, 9-го числа, наказал слугам отвечать всем, кто будет о нем спрашивать, что он вернется домой к ужину, и с той поры бесследно пропал». Годфри был мировым судьей, которому Отс, прежде чем обратиться в Тайный совет, сообщил под присягой всё, о чем он намеревался рассказать членам совета. Тем же вечером, когда Дентон писал свое письмо, тело Годфри, заколотого собственной шпагой, было найдено в сточной канаве неподалеку от церкви Святого Панкрата, однако впоследствии было доказано, что убит он был возле самого Сомерсет-хауса.