Грэм Грин - Распутник

Может быть, старая леди Рочестер обвиняла невестку в том, что та уделяет больше времени собачкам, чем детям, а значит, не в состоянии воспитать их как следует? Если так, то ее злая воля в конце концов взяла верх, потому что в завещании лорда Рочестера, наряду с прочим, значится:

В обеспечение счастливого согласия между моей дражайшей матушкой и моей дражайшей супругой, я назначаю их обеих опекуншами моего сына до тех пор, пока ему не исполнится двадцать один год; эта воля сохраняет силу только в том случае, если моя супруга не выйдет замуж вновь и продолжит жить под одним кровом с моей матушкой; в противоположном же случае право на опекунство она утеряет.

Таким образом он лишал обеих женщин возможности разлучиться и после его кончины. Элизабет нельзя было вновь выйти замуж, да и внебрачные связи ей были заповеданы тоже — об этом (как и при жизни самого Рочестера) должна была позаботиться свекровь. Однажды он написал жене с юмором, не исключено, только вуалирующим жестокую правду:

Убежать, как мошенник, не попрощавшись, — это, дражайшая женушка, поступок невежливый, которого порядочный человек должен был бы стыдиться. Я бросил тебя на потраву твоему собственному воображению, посреди моей родни (а это худшее из проклятий), но приидет и час избавления. А до той поры, да смилуйся над тобою моя матушка. Так что я оставил тебя на заклание — женщину с женщиной, жену с матерью — в надежде на скорое воссоединение в силе и славе.

Что же касается степени обоснованности его ревности, в надежде разжечь которую старая леди Рочестер призвала на помощь собственное воображение, то не содержится ли некий намек на возможную ее причину в вышеприведенном письме самой Элизабет? Она оставила во власти у свекрови своих собак, детей и «фармацевтов». Старая леди Рочестер сиднем сидела в Эддербери в последние годы жизни не только сына, но и невестки, которая, пережив мужа лишь на год, умерла, как засвидетельствовано, «от апоплексии». Ее здоровье, должно быть, шло на убыль постепенно; она окружила себя «фармацевтами» (то есть лекарями-шарлатанами вроде того, повадки которого когда-то пародировал ее муж). И, не исключено, один из «фармацевтов» и стал героем наветов свекрови. Рочестер и сам был смертельно болен; в 1678 году появилось не столько ошибочное, сколько преждевременное извещение о его кончине. Он рано стал импотентом, а человек, не могущий доставлять удовольствие сам, порой склонен предполагать, что радость, которой он обделяет, непременно будут искать — и найдут — где-нибудь в другом месте. Это, кстати, расхожий сюжет театральной комедии эпохи Реставрации. «Какая, однако, невероятная обуза быть мужем красавицы!» — восклицает Женолиз в пьесе «Старый холостяк» и слышит в ответ: «Ни в коем случае, сэр, если вы сами что-нибудь можете. А вот если не можете, тогда — да; это все равно что купить прекрасный дом и, не живя в нем самому, напустить туда постояльцев».

Определенно известно лишь то, что переселение матери Рочестера в Эддербери все же не привело к полному разрыву между супругами. Нежность порой исчезала из его писем, но всегда ненадолго. «Боюсь, мне придется поехать в Лондон, — написал Рочестер жене однажды на Рождество (по-видимому, из Вудстока), — и заранее пеняю себе, что не возьму с собой тебя; но зато, в отсутствие здешних распутников, ты сможешь в тишине и в спокойствии провести святые дни в Эддербери».

«Распутники» (как и соответствующая собственная репутация) надоедали поэту все сильнее и сильнее. Чем более немощным становилось его тело, тем отчаяннее алкал он тишины и покоя. «Мир» (наряду с любовью и истиной) — ключевое слово в его самых знаменитых любовных стихотворениях. Наверное, это письмо было написано в конце 1677 года, потому что в октябре или ноябре этого года он в течение двух недель принимал в Вудстоке герцога Бекингема, а 17 декабря все еще оставался вдали от Лондона, что подтверждается письмом Сэвила: «Все грешники Англии, кроме тебя, съехались нынче в столицу». И в том же году Рочестер с горечью назвал себя «человеком, которого вошло в великую моду ненавидеть».

Его репутация губила его, шагая впереди самого Рочестера. 5 июня Гарри Сэвил написал из Лондона своему брату, лорду Галифаксу:

А еще прошлым вечером за дерзкие слова закололи Дюбуа, французского повара из Мэлла. Сделал это некий мистер Флойд, но поскольку лорд Рочестер и лорд Ламли ужинали в той же харчевне, пусть и в другом помещении, и в совершенно иной компании, наша добрая молва весь день твердит о том, что убийцей был Рочестер. Поэтому он попросил меня написать тебе, чтобы ты пресек распространение этой клеветы хотя бы на севере страны, ибо, как он выразился, если слух докатится до Йорка, опровергать его потом придется года два-три.