Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти - история одного открытия

Она ощутила, как от его рук жизнь снова входит в ее пальцы. Его любовь медленно распространяла тепло по всему ее телу. Она прерывисто вздохнула, и ее сознание непрочно повисло на границе между мирами.

– Сынок, – прошептала она, и сознание ее нашло себе место в царстве человеческого мышления.

Она открыла глаза. Посмотрев в обеспокоенное лицо Хайме, она узнала его и слабо улыбнулась.

– Отвези меня к Мигелю, – вполне отчетливо попросила она.

Мигель Руис лежал в больничной палате, далеко от дома, где погружалась в свои видения его мать. Сознание вспыхнуло в нем и тут же резко погасло, тело тем временем пыталось проснуться. В его мозг, требуя внимания, просочился свет. В уши ворвался рев звуков. В горле пересохло и саднило. Из него больше не торчали трубки, он дышал сам, но боль распространялась по телу, словно пожар. По телевизору показывали мультфильмы. Заслышав злобные голоса и остервенелую музыку, он вначале было испугался. Его чувства не сразу приноровились к миру, в котором он когда-то жил, внешний шум навалился на него с пугающей силой. Он предполагал, что так будет, но не ожидал такого натиска. Может быть, он лишился защитных механизмов? Не вернулся ли он в младенчество? Неужели все видение началось сначала?

В палате рядом с ним кто-то находился – наверное, кто-то из братьев. Он помнил их – тиранов его юности и защитников. Он помнил родителей: они были мудры и всегда приходили на помощь. Ему было даровано так много любви, несмотря на всю холодную ярость человеческого видения. От грохота телевизора ему стало не по себе, снова с силой взревел циклон, заглушая истину. Это то, с чем люди живут постоянно: громыханье ума, токи первичного страха. Когда-то он смотрел изнутри той бури, но сейчас, вернувшись в свое ослабшее тело, он испугался.

– Лала, – пробормотал он.

Губы его потрескались, голос звучал слабо. Неужели она вернулась, чтобы повелевать циклоном? Он переместил фокус внимания, стараясь ухватить только что растворившееся видение. На фоне воплей мультипликационных персонажей он стал возвращаться ко сну, стараясь снова вызвать в памяти ускользавшие из нее образы. В одном из видений был мудрый верховный жрец, говоривший с ним из гробниц человеческой истории. У Мигеля было ощущение, что он умер в такой гробнице, а потом проснулся с новым сознанием. Там был совет старейшин, и все они соревновались за титулы, боролись, желая обратить на себя внимание. Там были мужчины, которые хотели изменить его, и женщины, жаждавшие обладать им. Были там и другие существа: орлы, собаки и демоны. Были и великие воины другой эпохи, наблюдавшие за всем из мира теней. В его сне были молчаливые рослые ангелы и маленькая девочка, желавшая вернуть ему невинность.

И всюду присутствовала его мать, появляясь то тут, то там в разных формах. Она советовала, умоляла, но слов ее он не мог вспомнить. Он не видел ее лица, не понимал, что движет ею. Он побывал на улицах Теотиуакана, по которым когда-то ходили его предки. Он слышал, как они говорят приглушенными голосами, пересказывая притчи забытых времен. Он чувствовал их намерение, когда в грезах шел по Дороге Мертвых и поднимался на пирамиду Солнца. Он наблюдал самого себя: как он учил, творил, почитал мастеров, когда был моложе. Он был воином, но, кажется, война давно закончилась – и она выиграна.

Вряд ли имело значение, кем он был, и кто он сейчас, и куда ему предстоит попасть. Он любил – любил всегда, и в этом не могло быть сомнения. Его ослепило солнце, засиявшее за окном, и видения разлетелись от него, как бабочки от весеннего ветра. Он вдруг снова оказался в постели, в больничной палате. Открыв глаза, он увидел, как по телевизору мышь из мультфильма почти до смерти избивает кошку. Он поморщился и отвернулся.

– Ангел мой, – сказал женский голос.

Слова прозвучали тихо и успокаивающе. Кажется, та, что произнесла их, когда-то была ему близким человеком. Желая понять, кто это, он повернулся и увидел доброе и знакомое лицо, несущее покой. Воспоминания посыпались на него, как нескончаемое конфетти. Он смутно осознавал сами события, как будто слышал сквозь рев телевизора, как кто-то обсуждает их в соседнем помещении. Незнакомые, по-видимому, люди читали его характеристики, обменивались мнениями, предположениями. Ему хотелось прекратить этот разговор. «Я знаю этого человека лучше, чем вы!» – хотелось крикнуть ему, но он не был уверен, что так оно и есть. Трудно было определить, чья жизнь представлена всеми этими разрозненными фрагментами звука и света. Мигель сделал усилие, чтобы разобраться в этих картинах, малых отпечатках историй, набрасывавших эскиз жизни человека, но ему ничего не удавалось, и он бросил попытки. То, чего не помнит он, помнят другие. У каждого обязательно найдется что сказать. Всем непременно нужно говорить, а о том, чтобы слушать, никто и не вспомнит. Теперь он знал, где находится.